Ледяной лабиринт

План моих действий был до обидного примитивен. Для начала я хотела сосредоточить свое внимание на жене Овчинникова, чтобы под конец дня отправиться в его автомастерскую. На то, что она окажется пустой, я не рассчитывала. Слишком много мигрантов трудилось там. Кто-то наверняка остается внутри, экономя на съеме жилплощади.

Эта версия казалась особенно убедительной, если предположить, что работники мастерской находятся в стране нелегально. Мне нужен был повод, чтобы попасть в кабинет начальника. Матовые стекла в половину стены хоть и делали нечеткой картинку, но то, что я полезу в стол их работодателя, незамеченным не останется точно. Поэтому оставалось надеяться лишь на собственную неотразимость и любезность Жасура.

Чтобы не утомить себя обдумыванием деталей операции, растратив на это последние силы, я забралась в любимое кресло с чашечкой кофе. И пусть такое времяпрепровождение не отличалось оригинальностью, зато успокаивало моментально. Я не могла противиться атмосфере комфорта и безопасности, что волшебным образом создавали кофе, плед и кресло.

Локации могли меняться в зависимости от потребностей и физического состояния их владелицы, неизменным оставался только кофе. Даже плед можно было при желании заменить толстой кофтой, но вот кофе… Сегодня это была арабика, сваренная по-турецки, с медом и чесноком. Неочевидное сочетание, дающее изумительный вкус. Я надеялась на то, что и моя слежка за родителями Руслана приведет к такому же результату.

* * *

В кабинете давно никого не было, кроме Гарика, который все еще печатал отчет о задержании. Усталость и вечная спешка с каждым годом давали знать о себе все больше. Бессонница давно была в числе его частых гостий. А перспектива провалить это дело сделала ее постоянной спутницей Папазяна.

В таких случаях хорошо помогает надежный тыл, семейный очаг или хотя бы женское тепло рядом, но Гарик вот уже почти полгода был одинок. Если подумать, то в былые дни полгода могли вместить в себя несколько коротких, но ярких романов, о которых Гарик то и дело вспоминал, предаваясь сентиментальной слабости. Женщин он обожал. Будь его воля, он бы окружил себя ими, как иной коллекционер окружает себя прекрасными куклами. Но эти привередницы не оставались с Папазяном надолго. Иногда это было их желанием, а в каких-то случаях он сам рвал отношения, решительно и бесповоротно уходя из жизни очередной красавицы.

Вертихвостка Иванова стояла прекрасным особняком среди его прелестниц. Она была красива, умна, находчива и абсолютно невосприимчива к нему как к мужчине. Это и печалило, и подстегивало одновременно. Хотя он никогда бы не признался в том, что их перепалки нравились ему едва ли не больше, чем их несостоявшийся роман. Не то чтобы он когда-то был возможен, но сентиментальные моменты, которые с возрастом случались все чаще, вызывали в памяти не только то, что было, но и соблазняли тем, что так и не случилось.

Чем больше над отчетом сидел Папазян, тем больше ему нравилась версия Тани. Веских улик не было, но в их случае это вопрос времени. То же можно сказать и о мотиве. Зябликов с детства знал семью Овчинниковых, встречался с их дочерью. Общее прошлое всегда служило нескончаемым источником поводов для членовредительства. Поэтому алиби Руслана хоть и выглядело железобетонным доказательством его непричастности к смерти Кирилла, на деле таковым не являлось. Ему не обязательно быть исполнителем, чтобы стать виноватым.

С тех пор, как Танька указала ему на рабочих, которых предпочитает нанимать Петр Николаевич, у Гарика в голове как будто зажглась лампочка, освещая возможные варианты развития событий. Одним из них был тот, в котором Руслан заводит полезные знакомства в мастерской отца. И тогда кто-то из работников, боясь увольнения и прочих неприятностей, которыми вполне могли пригрозить Овчинниковы, решается на преступление.

Это была вполне себе версия и весомый повод завернуть с обыском в мастерскую Петра Николаевича. За такую версию Папазян готов был даже простить Таньке ее странный выбор мужчин.

* * *

В доме просыпались в восемь утра. Свет зажегся в одной из комнат второго этажа, видимо, это была хозяйская спальня. Спустя несколько минут уже весь первый этаж был освещен. Дверь открылась, и я увидела, как во двор вышел Петр Николаевич в толстом свитере, с лопатой. За ним выбежала собака некрупной породы, скорее для души, чем для охраны. Мужчина начал расчищать подъезд к воротам от снега, выпавшего за ночь.

Работал он медленно, часто делая перерывы, но держался молодцом. Если не знать предысторию, могло показаться, что Петр Николаевич просто еще не проснулся. К нему вышла жена, и по ее суетливым движениям я поняла, что она погнала его в дом.