– Да, хотя особым талантом не блещу.
Граф рассмеялся:
– Теперь мне ясно, что эмоции, которые отражались на вашем лице во время выступления, настоящие.
Я смутился и вопросительно посмотрел на госпожу Капир. Было совершенно непонятно, что граф имеет в виду.
– Вы выглядели так, будто не осознавали, что ту прекрасную мелодию исполняли именно вы, а не кто-то другой. Вот я и решил, что вы либо хорошо притворяетесь, либо действительно слишком стеснительны.
– Мне кажется… вы преувеличиваете.
– Отнюдь, я всегда говорю то, что думаю. За это многие называют меня строгим критиком.
Мне было непривычно слышать комплименты в свой адрес, поэтому я схватил бокал с вином и попытался закрыться им от проницательного взгляда графа. И тут вмешался Баэль. Его вопрос стал для меня полной неожиданностью:
– А что может сказать строгий критик о моей игре?
Внимание сидящих за столом моментально переключилось на Антонио.
Баэль, которого знал я, никогда бы не спросил ничего подобного. Ему было безразлично мнение других. Он прекрасно понимал, что его игра безупречна, а музыка совершенна.
Граф внимательно посмотрел на Баэля, едва заметно улыбаясь. Я ожидал потока комплиментов, но Киёль ограничился лишь фразой:
– Даже не знаю, что сказать. Мне кажется, ваша музыка очень сложна для восприятия.
На лице Баэля читалось удивление, но госпожа Капир сохраняла невозмутимую улыбку.
– Что вы имеете в виду?
– Полагаю, что это дело вкуса. Конечно, если смотреть объективно, ваше исполнение идеально. По правде говоря, идеально настолько, что ваша музыка не вызывает у меня никаких эмоций. Так что, боюсь, я не смогу ответить на ваш вопрос. Но если бы меня попросили сделать выбор, я бы предпочел музыку господина Морфе.
Его слова стали настоящим откровением для меня, и я не смог сдержать удивленный возглас. Баэль сжал зубы, на его скулах заходили желваки. Киёль же продолжал улыбаться как ни в чем не бывало.
– Не принимайте мои слова близко к сердцу. Да, ваша музыка может очаровать некоторых… Но уж простите мою прямолинейность, обычным людям необходимо что-то более глубокое. Например, понимание того, для кого вы играете, – закончил граф, делая глоток вина.
Баэль побелел. Я почувствовал, что сердце вот-вот вырвется наружу. Что он такое говорит?
Антонио хотел было ответить, но Киёль продолжил:
– Приведу такой пример. Что почувствуют люди, глядя на картину холодного, не ищущего понимания художника? Что-то, что они не смогут объяснить. Но покажите им рисунок несмышленого ребенка, и каждому станет тепло, ведь дети делятся своими самыми искренними эмоциями. То же самое и с музыкой господина Морфе. Она успокаивает душу. Сегодня он показал нам, как сильно восхищается вами, Баэль. А ваш ответ… Что вообще означала ваша музыка?
Улыбка растворилась на лице госпожи Капир. Словно пытаясь утихомирить графа, она легонько опустила свою ладонь поверх его, но он не обратил на это ни малейшего внимания.
– Вы же играли не для Кои, верно?
Баэль резко вскочил из-за стола. Стул опрокинулся с громким стуком, и внимание всех гостей тут же сосредоточилось на нас. Было видно, что Баэль сдерживает себя из последних сил. На его лице потрясение перемешалось с отвращением.
Граф, понимающе улыбаясь, поднял бокал и поднес его к губам. В этот момент Баэль схватил футляр со скрипкой и бросился к выходу.
– Баэль…
Я вскочил и собрался было догнать его, но госпожа Капир остановила меня, крепко сжав мой локоть. Хозяйка покачала головой, чем спасла меня от роковой ошибки. Любой жест, любое мое слово еще больше разозлили бы Баэля.
Я вернулся за стол в растерянных чувствах. Граф, похоже, даже не догадывался о том, что натворил, и продолжал неспешно потягивать вино. Оставалось лишь гадать, случайно ли, нарочно ли он высказал Баэлю все это, но его похвала в мой адрес не вызывала во мне ни капли признательности.
Через несколько минут я все же покинул салон, ни с кем не попрощавшись. Во дворе, встав на носочки, я попытался окинуть взглядом тополиную аллею, ведущую к площади. Баэля нигде не было видно.
Теперь он будет меня избегать, а мы ведь наконец-то стали ближе. Он впервые играл для меня. Граф, совершенно не понимая наших отношений, сильно задел самолюбие Баэля, сравнив его талант с моим. Антонио знает, что я ни в чем не виноват, но все равно будет меня презирать.
– Баэль…
Слова графа снова всплыли в сознании. Он говорил о той мелодии, которую я не услышал.
Баэль действительно стал меня избегать. Прошло десять дней с тех пор, как мы виделись в последний раз. Он не появлялся ни на площади Монд, ни в нашем любимом кафе «Мареранс». Уже несколько часов я сидел там, потягивая чай, и надеялся, что Антонио придет. Но вместо него в кафе появился Тристан.
– Эй, у тебя такое лицо… Что произошло?
– Тристан, ты, случайно, не знаешь, как дела у Баэля?
– Почему ты вдруг спрашиваешь? Я давно не видел его.