Легенда дьявольского перекрестка

- Разумеется, не серьезно, - на этот раз деловито сказал Малах Га-Мавет. - Ангелам, падшим и тем, кто не предал Господа, открыта вся Вселенная. Так неужели вы думаете, будто мы не в состоянии отыскать для себя развлечений вне людского мира и обязательно должны кого-то мучить? Настоящий ответ упирается в столь высокие материи мироздания, что человечеству потребуются века, чтобы докопаться до истины, понять и принять ее как должное. Я вовсе не хочу обидеть вас, но с учетом уровня вашей философии и логики, свойственной людям, мой ответ действительно останется для вас непостижимым. Так что вам будет проще согласиться с услышанным в детстве от родителей, а еще лучше довериться словам отцов Церкви и не ломать голову над пустяковыми вещами.

В трактирном зале повисла тишина, нарушавшаяся потрескиванием фитилей сильно оплывших свечек.

Первым оживился Николаус и с долей самоиронии спросил:

- И что, в аду не варят в котлах и не тычут в ошпаренные бока вилами?

Ангел смерти поддержал его настрой, ответив:

- Знаете, ни разу не приходилось видеть в аду подобных картин.

- Тогда что же там? - грустно осведомился Виллем, будто бы нацеливался попасть именно туда и смирился с участью.

- Я мог бы рассказать, хотя понять это вам будет все так же сложно, да и рассказ займет слишком много времени, которого у вас нет. Ограничусь только утверждением, что людские представления о смерти, о Высшем суде, о рае и аде часто неверны с самого начала. Однако не отчаивайтесь, ведь с естественным ходом дней каждый человек рано или поздно отыщет истину. Не думайте об этом сейчас. Давайте-ка дослушаем Хорста.

Слово перешло к мельнику, и он вернулся к своей истории:

- Все последующие дни, остававшиеся мне в доме Остерманна, связались в одну не прекращавшуюся ни на миг иллюзию, в которой по воле дьявола грезились варианты моего будущего. Первым был мир, где я практически все время жил в ошеломляюще красивом доме, в глубине леса недалеко от тихой неглубокой реки, полной рыбы. Стены моего жилища были ярко-синими, крыша - красной на грани с оранжевым. Окна его были разными по величине, и на втором этаже комнат находилось втрое больше, чем на первом. Посмотришь на дом, и возникнет резонный вопрос, как он не падает, не обрушивается, будучи настолько скособоченным?

Я окружил себя игрушками и всевозможными предметами для развлечений, ходил на рыбалку, бегал по лесу. Зима и слякотная осень обошли этот мир стороной, его безопасность была безусловной, и все потому, что он находился целиком в моем воображении, полностью ему подчинялся. Я решал, чему быть в этой сказке, а чему нет. Однако в мире сна были и ограничения. Так я не мог создать себе друзей, не мог провести туда свою маму или любого другого человека. Я пытался создать иллюзию людей, но ничего не получалось, поскольку каждый раз выходили копии меня самого, стиравшиеся мной без всякой жалости. Только то могло появиться внутри иллюзии, что не составляло для меня никакой загадки, укладывалось в мое восприятие и отвечало моим представлениям. Например, как ни старался, я не смог сотворить увлекательную книгу с потрясающими иллюстрациями, ведь для этого мне обязательно следовало увидеть ее и прочесть в реальности.

Чем дольше я находился в этом воображении, тем больше ненавидел созданный собой мир, все чаще замечая его отличия от живого.

Рыба из реки и ягоды из леса не насыщали тело, чистая и холодная вода из ручья у дома не утоляла жажду. Для того чтобы питаться, мне приходилось два-три раза в сутки возвращаться в действительность, где я лежал на скомканной постели обездвиженным и бессильным существом, и матушка ухаживала за мной, участливо расспрашивая, как я провел время в своей иллюзии. Делясь с ней впечатлениями, по большей части выдуманными, я по-разному бодрился, но внутри меня либо душила отчаянная боль, либо томило уныние, вместе с которым появлялось ощущение, что мама чувствует мои страдания, переживая их даже сильнее меня.

Я видел, как она быстро состарилась, замкнулась вокруг меня, порвав все связи с родными и близкими. У нас перестали появляться гости, и понемногу моя ненавистная иллюзия в лесу у тихой речки перестала чем-то существенно отличаться от реальности. Однажды я понял, что когда матушка умрет, тогда и та незначительная разница между миром реальным и призрачным, что еще оставалась, исчезнет окончательно, и я стану молить кого угодно, чтобы мое одиночество, мои мучения наконец-то прекратились.