Легенда дьявольского перекрестка

Он был прав: его слова отражали мнение всех собравшихся за столом. Путники подобрались, уставившись на Малаха Га-Мавета с немым укором и надеждой на ответ.

Ангел смерти пожал плечами.

- Вам ведь все равно нечего делать. Или вы тут мечи собрались точить да мушкеты заряжать, рассчитывая ими победить колдунов? Я уже говорил, но, видимо, остался не понят. Моя воля сильно ограничена, я родился не имеющим острых желаний. Поэтому не в моей власти помочь вам. Однако задумайтесь, каждый из вас некогда преодолел искушение принять сделку дьявола, который сильнее и хитрее всех колдунов мира вместе взятых. Так, быть может, помощь лежит в ваших историях?

- Ладно. Давайте, Виллем, - сказал Хорст и этим вновь выразил общее мнение.

Глава тридцать шестая

- О моем детстве и родителях, от многого отказавшихся ради меня, довольно подробно рассказал Хорст, - излагал Виллем-писарь. - Однако я, в отличие от своей копии из иной реальности, был до конца предан отцу и матери, никогда не обманывал их, всегда отвечал им любовью. Мне не удалось завершить образование в иезуитской гимназии, поскольку отец ослеп, и я был вынужден как можно скорее отправиться домой. Потеря моим батюшкой зрения стала не самым большим горем для семьи. Вместе со зрением он утратил веру в себя, лишился надежд, разочаровался в жизни и со временем превратился в пессимистичного, вечно недовольного брюзгу.

Из меня, понятное дело, вышел прескверный кожевник, которому не помогали ни советы отца, ни поддержка работников из мастерской. Одному из них я в конечном итоге и продал кожевню. Отец сильно переживал по этому поводу. Еще бы не переживал! Однако я уверен в правильности своего поступка, ведь отец расстраивался бы куда серьезнее, каждый день наблюдая, как неотвратимо разрушается то, что создавалось его руками и упорным трудом.

Не знаю, какой погодой природа одарила ваши миры шесть лет назад. Не удивлюсь, если благоприятной. У нас же зима выдалась ветреной и невероятно морозной. Земля превратилась в единый кусок льда, по прочности, наверное, не уступавший граниту. Потом были слякотная весна, дождливое холодное лето и неурожайная осень. Наши края наводнили нищие бродяги с голодными глазами и урчащими животами. Они слонялись, повсюду выискивая добычу, как кружат вороны в поисках падали. Это в тот год в моем родном местечке люди впервые стали запирать сараи и дома на основательные крепкие замки.

Родители отправились на рынок в соседний город, чтобы кое-что продать и прикупить запасов к предстоящей зиме, которую многие заранее окрестили немилосердно жестокой и долгой. Живыми я их больше не видел. Тела обнаружили через неделю в ужасном состоянии, и у меня не хватило мужества взглянуть на них в последний раз. Убийц так и не нашли.

С тех пор дом перестал быть милым и уютным. В поисках новой жизни, нового пристанища, в поисках утерянного себя я отправился в дорогу. В пути через Хессен счастливый случай свел меня с судьей из города Дармсбах. Тогда я не думал, что случай не такой уж и счастливый и станет причиной крупных неприятностей, расхлебать которые мне и поныне не под силу.

Судья Нойманн пригласил меня к себе в качестве секретаря, и я с радостью согласился. Работа оказалась интересной, во всяком случае, более увлекательной, чем та, что доставалась прежде. В Дармсбахе я прижился, значительно разгрузил судью, полностью взяв повседневную рутину с мелкими обращениями горожан на себя. Не хочу бахвалиться, но я действительно был в городе на хорошем счету, настолько, что местный мясник, неприветливый молчун, не позволял мне самостоятельно носить из его лавки покупки, а всегда отправлял со мной своего младшего сына.

Разумеется, такое несказанное везение не могло длиться целую вечность. Собственный суд в Дармсбахе прекратил свое существование по распоряжению ландграфа - сложная ситуация с кучей правых и виноватых. Не стану углубляться, отмечу лишь, что это было связано с нарушенными правилами наследования, нескончаемыми претензиями и спорами, возникшими после смерти бывшего владетеля Хессена. Я остался не у дел, но судья, имевший в обществе Дармсбаха немалый вес, буквально вынудил бургомистра Дикмана назначить меня главой секретариата в городском совете. Поначалу я ликовал и продолжал бы торжествовать, если бы с первых дней не столкнулся с неприязнью.

Дикман возненавидел меня всеми фибрами своей коварной и завистливой души, начисто лишенной таких добродетелей, как честь, достоинство и благородство. Неприятный человек с неизменным жадным взглядом, отвратительно пресмыкающийся перед сильными мира сего и безостановочно унижающий всех, кто стоит хотя бы на ступеньку ниже него и потому превращающихся в его глазах в безответный скот. И внешность соответствовала внутреннему содержанию: костлявый, нескладный. Бургомистр одевался с иголочки, дабы подчеркнуть достаток и положение, вот только любая одежда, даже сшитая в точности по фигуре, на нем висела, как мятый мешок.