Легенда Лукоморья.

Лес изменился, я почувствовала это сразу. Когда я в первый раз попала в лес, в пылу обиды сбежав от избушки подальше, лес заражал своим спокойствием, Теперь же в воздухе царило ощутимое напряжение, предчувствие чего-то недоброго, страх. Кот метнулся к моим ногам, зашипел, выгнув спину. От ближайшего дерева отделилась темная тень, и я испуганно вскрикнула.

— Леший! — ошеломленно выдохнул Варфоломей. — Что случилось?

Фигура вышла из тени на свет, и я потрясенно ахнула, Невозможно было узнать в поникшем оборванце Лешего, От прежней цветущей красоты не осталось и следа, он еще больше подурнел с нашей последней Встречи, Глаза потухли, кожа потускнела, губы посерели. Спутанные волосы торчали соломой и были пересыпаны сухими листьями.

Передо мной стоял человек, сломленный горем.

— Плохо выгляжу? — невесело усмехнулся Леший, и даже голос его прозвучал по-другому: прежде звеневший ручьем, сейчас он скрипел, как сломанная ветвь.

— Сам знаешь,— не стал деликатничать Варфоломей. Леший мутным от горя взглядом посмотрел на кота и выдохнул:

— Лес болеет.

— Вижу,— хмуро заметил кот. Судя по его тону, вид Лешего был показателем здоровья леса, и любые природные катаклизмы мгновенно отражались на внешности лесного хозяина.— Рассказывай.

— Неведомая хворь на деревья напала, И дня не проходит, чтобы вековой дуб или красавица сосна не пали, — с горечью поведал Леший.

— А в чем дело? — мрачно спросил кот.

— Гниль их изнутри разъедает. Еще вчера обходил лес — стояли деревья, глаз радовали. Сегодня иду — не видать красавицы березки! — На глазах Лешего проступили капельки росы, голос заскрипел, как поверженное грозой дерево.— Бегом туда — а на полянке трухлявый пень да прогнивший насквозь ствол, Сперва думал, обойдется, а теперь уж...

Он в отчаянии махнул рукой.

— Рассказывай с самого начала! — велел кот.

Леший пошатнулся и, нуждаясь в опоре, прислонился к

клену. А затем, избегая встречаться с нами глазами, заговорил. Так пациент, который всю жизнь отличался отменным здоровьем и вдруг почувствовал себя плохо, оттягивает визит к врачу в надежде на выздоровление, а когда становится очевидным, что без лечения не справиться, приходит на консультацию, и каждое слово дается ему с трудом.

— Это началось вскоре после исчезновения Василисы. Однажды я проснулся, когда солнце уже, было высоко в небе. Я был сильно удивлен: жаворонки, свившие гнездо в кроне дуба, служившего мне жилищем, не разбудили меня на рассвете своим пением. Я поднял голову и увидел, что гнездо пусто. За одну ночь исчезли и птицы и их птенцы. Это происшествие меня встревожило, но попрыгуньи птицы так непостоянны, что я не придал этому особого значения. Следующие несколько ночей я провел под сены клена и пробуждался под пение другого птичьего семейства, но потом снова проспал. Поднял голову — пернатых в гнезде не было. Заволновавшись, я обошел весь лес и увидел: жаворонков, соловьев, дроздов, лесных синиц, перепелок, малиновок стало меньше. Они исчезли без следа. Белки поведали, что птицы срывались со своих мест, бросали гнезда и улетали неизвестно куда. Как назло, Василиса ушла проведать своих и не могла помочь советом.

Тогда же я начал подмечать и другие тревожные признаки: стал пересыхать лесной ручей, не помог даже проливной дождь. Зато после дождя мухоморов и поганок народилось больше, чем добрых грибов. Корни побегов стали подгибать, зато в кронах крепких деревьев появились сухие листья... Я лечил лес, как мог. Где необходимо, подсушивал или увлажнял почву, ограничивал распространение мухоморов, оберегал подосиновики и подберезовики, расчищал русло ручья от камней и веток. Все вроде бы вернулось на свои места. Лес вздохнул полной груды, и я вздохнул вместе с ним. Тем временем в лес набежали мужики, желающие худа Бабе-яге, и я увлеченно принялся пугать тропинки, уводя их по ложному пути. Как-то водил троих, среди которых один особенно гнусно отзывался о Яге. Яна подтвердит.

Я кивнула, вспомнив байки подлого Сидора.

— Чтобы проучить, вывел их к болоту,— продолжил Леший,— и встретил старого приятеля, Водяного. Тот, заскучавший в своей заводи, с радостью принял мужиков и обещал устроить им хорошую головомойку.

Я жалостливо сглотнула, вспомнив бесхитростное лицо Фрола и его мечту о женитьбе на царевне. Жалко молодца! Ушлый Сидор живее всех живых, а Фрола, поди, теперь рыбы глодают. Неспроста же Сидор хотел наврать, что упыриха загрызла двух его попутчиков — значит, Фрол и Клим и впрямь погибли, только в топи болота.