Легенда Лукоморья.

Я вздрогнула. Кощей в моем списке подозреваемых значился последним, хотя Варфоломей настаивал, что Кощея как самого загадочного кудесника нужно проверять в первую очередь. В душе я надеялась, что Ив разыщет Василису раньше, чем я доберусь до конца списка, а Василиса мигом разрулит все проблемы, как и положено порядочной Бабе-яге. Пока же было ясно одно: кто-то стремится избавиться от самых влиятельных соперников, в числе которых Яга и властелины водной и лесной стихий. То ли этот кто-то не 1ерпит конкурентов, то ли опасается, то Яга, Леший и Водяной могут помешать его грандиозным планам. А планы в том случае могут быть только одни — подчинить себе Лукоморье, удерживая бразды правления с помощью магии.

Честно говоря, образ Кощея с ролы властелина Лукоморья у меня никак не вязался — сказывались все те же сказочные стереотипы. Кто такой Кощей? Его тихие радости — прекрасную царевну похитить, над Иваном-царевичем, явившимся невесте на выручку, поглумиться, между делом над златом почахнуть. Ни в одной из сказок Кощей не желал «царствовать и всем владети», не считая кинофильма «Там, на неведомых тропинках», где Кощей при помощи Соловья-разбойника, Змея Горыныча и Лиха одноглазого пленил царя Берендея и партизанку Бабу-ягу, а после заседал в царском тереме, облюбовав трои. Но я в эту историю никогда не верила, потому что Баба-яга там была теткой пионера, который в итоге всех спас, а пионерия и сказочное Лукоморье в моем сознании несоединимы. Пока же наверняка я знала одно: Кощей — темная личность, и слухи о нем ходят самые мрачные. А посему заводить с ним знакомство я не спешила. Тем более после репортажа Колобка и его рассказа о лысом, старом, злобном старике.

— Может, и Кощей,— ответил кот на вопрос Лешего, почесал за ухом и, к моему облегчению, добавил: — А может, и не он.

— Возможно, я чем помогу? — встряла я.

Кот покосился на меня с сомнением, Леший поднял покрасневшие глаза с надеждой.

— Не сильна она в природной магии,— разбил его надежды бессердечный Варфоломей.

— Но я могу хотя бы посмотреть! — заупрямилась я.— Глядишь, пойму, в чем дело.

— Я покажу,— торопливо сказал Леший, цеплявшийся за любую соломинку.

Кот закатил глаза и дернул хвостом, всем своим видом выражая безнадежность моих попыток и тем самым разжигая во мне веру в победу.

— Веди,— велела я и шагнула вслед за Лешим в коридор между деревьями, которые расступались перед нами на глазах.

Вокруг стояла тревожная тишина, Нарушаемая только пугливым шепотом листьев и болезненным хрустом веток. На всю округу не было слышно ни одного птичьего голоса — ни крика сойки, ни хриплого карканья вороны, ни чириканья воробья, ни пения дрозда. Даже дятел не напоминал о себе мерным стуком по дереву.

— Леший,— хриплым от страха голосом спросила я.— Почему так тихо?

Тот поднял на меня потухший взгляд.

— В этой части леса особенно неладно, птиц и зверей здесь почти не осталось. Они ушли туда, где еще мало больных деревьев и сухих трав.

Леший вдруг поморщился и схватился за сердце. Мы с котом бросились к нему:

— Что с тобой?

— Ничего,— он прислонился к ближайшему дереву,— сейчас пройдет.

А меня пронзила внезапная догадка: если здоровье леса отражается на внешности его хозяина, может, части леса — это органы тела Лешего? Какая-нибудь сосновая роща — легкие, малинник — правая рука, а дубрава, по которой мы сейчас идем,— его сердце? Тогда, если окончательно вымрет она, умрет и Леший?

— Идем,— позвал Леший, отделяясь от дерева.— Мы уже близко.

Мы шли мимо поникших берез, мимо скорбно стенающих сосен, мимо воинственно нахохлившихся кустарников. Видимых признаков болезней не было, но деревья словно предчувствовали надвигающуюся беду.

— Куда ты меня ведешь?

— Туда, с чего все началось. То дерево, которое зачахло за одну ночь, было первым. Яблоня, склонившая ветви к тропинке, словно молила отведать ее зеленое яблочко. Я ухватилась за гладкий бочок, по Леший вихрем подскочил ко мне и выбил яблоко из рук.

— Не тронь!

— Ну если тебе так жалко...— насупилась я.

Леший хмуро кивнул на подножие яблони. В пожухлой траве рыжел беличий хвост. Я поежилась при виде остекленевших глаз мертвого зверька.

— Еще три дня назад эта яблоня славилась сладкими плодами,— с горечью сказал лесной хозяин.— Вчера, отведав их, заболели ежи, сегодня погибла белка. Сейчас в округе не осталось живности — напуганные зверьки бежали в другую часть леса.

Я поспешила вслед за Лешим, подальше от отравленной яблони, коварно манившей своими плодами.

— Вот здесь,— глухо сказал Леший, сворачивая на узкую тропинку,— липа цветущая росла, а сейчас...

Его голос сорвался, словно он сообщал о гибели близкого, и Леший замер перед высохшим деревом, на корявых лавах которого раскинулась пульсирующая зеленая паутина. Я вздрогнула, представив, каких размеров должен быть паук, соткавший такое.

— Что это? — спросила я у Лешего.

— Это липа, бесцветным голосом прошелестел он.— Я помню ее, когда она была еще тоненьким побегом...