Легенда о Чёрном ангеле

— Понял, — кивает, а высокий лоб пересекают три глубокие морщины.

Чистильщик закрывает дверь моей машины, чтобы никому, случайно проезжающему мимо, не открылись лишние подробности.

— Сделай так, чтобы она не стала подснежником, — прошу, а чистильщик секунду размышляет, но в итоге снова кивает.

Я знаю, что могу на него положиться: этот человек способен на чудеса.

— С машиной что делать?

— Наплевать. Но салон отмыть. А так, хоть в реку, хоть в кювет — без разницы. И с этой, — взмах рукой в сторону внедорожника Макса, — тоже что-то сделай.

Снова кивок лысеющей головы. Хлопаю верного чистильщика по плечу и ухожу к Вику с Роджером, о чём-то тихо переговаривающимся у машины Спартака.

Надо уносить отсюда ноги и двигать в сторону адреса, где ещё, искренне надеюсь, находится живой и здоровый Миша.

— Дождь кончился, потому погнали, — говорю, поравнявшись с парнями.

— Замётано, — кивает Роджер, а Викинг потирает лицо ладонями.

Понимаю, что творится у них внутри. Я, сам того не ведая, подписал их в соучастники всего этого дерьма. Но без своих парней, боюсь, не справился бы сегодня.

Ничего, когда всё закончится, мы с ними напьёмся в хлам и, буду верить, что станет проще. Всем станет легче.

Вдруг какой-то звук привлекает внимание, но сразу и не разобрать, что это. Вроде хлопков или стука, но откуда, мать его?

— Рожд, ты слышишь? — спрашиваю, а Роджер замирает, нахмурившись.

— Стучит кто-то, — задумчиво замечает, оглядываясь по сторонам.

Нет, всё не может быть настолько просто.

— Неужели? Да ну нахер.

Меня переполняет надежда, но я гоню её от себя. Прислушиваюсь, но стук становится громче, явственнее, а следом слышится и приглушённый крик. Да ну нет. Блядь!

— Кажется, кто-то в багажнике наружу просится, — замечает Роджер, и улыбка на его веснушчатом лице лучше всяких доказательств, что я не свихнулся к чертям собачьим.

— Миша, — выдыхаю и лихорадочно соображаю, как его вытащить оттуда.

— Отойди, — просит Роджер, доставая из кармана что-то, слабо поблёскивающее в лучах закатного солнца.

Скоро на город опустятся сумерки, и оживёт всякая нечисть. Хотя, кажется, что на сегодня уже хватит всего этого.

Роджер, оглянувшись по сторонам, примеряется к замку. Отмычки всегда с ним, и сегодня это как нельзя кстати.

Когда раздаётся щелчок открывшегося замка, я снова радуюсь тому, что мы забрались в такую глушь, где почти никогда нет случайных путников. Разве что тот упырь, расплющивший мою машину о дерево, но об этом потом буду думать.

— Он? — спрашивает Роджер, всегда всё понимающий без лишних объяснений. — Ты гляди, живой.

Заглядываю в багажник, а Миша смотрит на меня так, точно привидение увидел. Протягиваю к нему руку, а он хватается за неё, как за спасательный круг, и такое облегчение на лице, что впору и самому сдохнуть от радости. Я нашёл его, чёрт возьми, нашёл! И будь я проклят, если это не самый счастливый момент за сегодняшний день.

Теперь мы поедем к Марго, и я знаю, что, глядя на её радость, смогу забыть обо всём том дерьме, что случилось сегодня.

Я ни в чём не могу быть уверен, но только рядом со своей Маргариткой снова смогу почувствовать себя живым. И чистым.

А всё остальное пусть катится в адскую пропасть.

28. Марго

Меряю шагами комнату. Раз-два-три — стена, три-два-раз — вторая. Поворот и снова всё сначала, точно позволь я себе остановиться, и весь мой мир рухнет, рассыплется белым речным песком.

С каждым движением кажется, что я медленно, но очень уверенно схожу с ума. Определённо. Окончательно и бесповоротно.

Смотрю на часы, отсчитываю секунды до… до чего? Я и сама уже не понимаю. Просто мерный ход стрелок, монотонный звук успокаивает, позволяет не рухнуть в пропасть, из которой мне уже не выбраться.

В руках чашка давно остывшего кофе, но мне всё равно. Какая разница, пью я, ем ли, если двое мужчин, ради которых бьётся моё сердце, исчезли? Я не позволяю себе думать о самом худшем, иначе просто не справлюсь. Я должна быть сильной, должна верить в то, что судьба моя не может быть настолько горькой и беспросветной. Нет, нет и нет, всё обязательно будет хорошо!

С громким стуком ставлю чашку на журнальный столик, беру с него пачку сигарет и закуриваю, чтобы хоть так отвлечься от тяжести в груди. Наплевать, что так не становится легче, но я держусь за эту иллюзию, как за спасательный круг.

За окном темно, а в груди больно и тесно. Меня разрывает от эмоций, а горло саднит от застрявшего в нём кома, мешающего дышать и нормально думать. Хочется сесть на пол, обхватить колени руками и, уткнувшись в них носом, рыдать, будто мне снова шесть и кто-то обязательно придёт и утешит.

Я так устала, Господи, так бесконечно устала.

Вдруг взгляд цепляется за приоткрытый шкафчик, куда я, вернувшись сегодня домой, положила фотоальбом. Это, наверное, единственная вещь, которая дороже мне всего материального. Что может быть ценнее памяти и её застывших мгновений? Старые фотографии — то, что никогда не позволит стереть из сознания образы тех, кто был частью тебя. Тех, кто подарил жизнь и оставил невидимый след на душе.