Легенда о Чёрном ангеле

Но мой зам, кажется, не способен сейчас ничего услышать. Он, державшийся до последнего, не справился, отдав себя во власть сжирающего годами безумия. И сейчас оно горит ярким пламенем в его глазах, а шрам на щеке выделяется особенно ярко.

Внутри всё цепенеет, когда понимаю, зачем здесь Фома.

— Ты, сука такая, ответишь за всё! — тихо говорит Фома, а я делаю шаг в его сторону. Не хочу, чтобы он ступил за край, но и вытащить его из личного ада уже, наверное, не смогу.

Спартак делает попытку встать, но Фома бьёт его сапогом по рёбрам — раз, другой, третий, вкладывая в эти удары всю свою ярость и неизлитую боль, — и Макс сдавленно хрипит, почти не сопротивляясь.

Делаю ещё один осторожный шаг, но Фома ничего не замечает вокруг. Я должен его остановить, но судьба, похоже, распорядилась в это мгновение иначе.

Снова шум и треск, и на поляну выбегают взмыленные Роджер с Викингом. Отвлекаюсь на них и пропускаю момент, когда Фома достаёт пистолет.

— Твою мать! — выдыхает Вик, и русые брови его лезут на лоб.

Интуиция шагает впереди всех остальных чувств, и я уже понимаю, что остановить Фому я не смогу. Слишком глубоко он ушёл в свой внутренний мир, слишком намертво застрял в своём безумии и жажде мести.

Как муха в янтаре, застываю в этом моменте, словно во вневременьи, и не сдвинуться с места, не продышаться. Кажется, я что-то кричу, но Фома уже запустил механизм, невидимые жернова которого прокручивают последние мгновения жизни Спартака.

Хлопок — почти неслышимый из-за глушителя, но рвущий мгновение на лоскуты.

— Тварь, — раненым зверем ревёт Фома и снова жмёт на курок.

Рука трясётся, но он попадает в цель, потому что слишком долго копил в себе боль и ярость.

— Это тебе за Машу, — выстрел, — а это за сына моего, — ещё выстрел.

— Охренеть, — говорит чуть слышно Роджер, опуская руки, и цепь безжизненно болтается, будто неодушевлённая, она вмиг ощущает свою бесполезность.

Фома тем временем обводит нас диковатым взглядом, а в нём ни тени узнавания, ни крупицы осмысленности. Широкая грудь вздымается и опадает в такт хриплому дыханию, а я лихорадочно соображаю, что дальше делать.

— Да уж, прогулялись, — замечает Викинг и яростно трёт шею. Кожа стремительно краснеет, но Вик лишь усерднее разминает.

Так и дыру портрёт, с него станется.

— Я звоню Фельдшеру, — объявляет Роджер и хлопает меня по плечу. — Фоме нужно в больницу. Совсем с кукушкой рассорился.

А Фома кулём оседает на землю возле трупа своего поверженного врага, словно из него весь воздух вышел. Обхватив голову руками, раскачивается из стороны в сторону, что-то бормоча себе под нос. Знаю, что в том мире, куда заточён его разум, ему сейчас хорошо. Он выполнил свой долг: он отомстил за тех, кого потерял по вине Спартака долгие годы назад. Закрыв свой гештальт, теперь он будет счастлив.

Но, мать их, у нас на руках труп, слетевший с катушек грозный мститель, девица, которая знает слишком много. И, ко всему прочему, непонятно, где Миша.

В сухом остатке у нас полный пиздец.

27. Карл

Пока Роджер вызванивает Фельдшера — человека, ни единожды выручавшего нас в довольно щекотливых вопросах, я закуриваю. Настроение — полное дерьмо, и, кажется, мне вовек не избавиться от этого мерзкого гнилостного привкуса во рту. Не помогают сигареты — в моей ситуации не помогут, наверное, даже три упаковки транквилизаторов. Разве что пустить себе пулю в лоб, но смерть хоть и лёгкий выход, самоубийство — акт трусости. Я на такое вряд ли способен, а не то давно бы уже отправился к праотцам жариться на адской сковородке.

— Чего делать будем? — спрашивает Викинг, обводя рукой с зажатой в ней сигаретой поляну. В этом жесте вложено намного больше, чем он решается озвучить вслух.

— Веришь, но я впервые не знаю, что тебе ответить.

— Ещё эта девка в машине… — замечает Вик, делая глубокую затяжку, и щурится, глядя на меня сквозь сизый дым.

— Точно вам говорю: заложит она. Сразу в ментуру побежит. — Роджер возвращается к нам, на ходу пряча телефон в нагрудный карман кожаного жилета.

— Пусть докажет для начала хоть что-нибудь, — отмахиваюсь, потому что менты — последние, о ком я думаю сейчас. — Девка не видела ничего… существенного.

— Оно-то да, но мало ли, — не прекращает параноить Роджер.

— Ну и что ты предлагаешь?! Шею ей свернуть? — не выдерживаю и почти ору, забыв, что передо мной сейчас лучшие друзья. Но я ненавижу, когда начинают истерить. — Пусть катится на все четыре стороны.

— Уймись и возьми себя в руки! — говорит Викинг, хлопая меня по плечу, отвлекая от яростного припадка, возвращая в реальность. — Оба уймитесь, не до этого сейчас.

Викинг, как всегда, прав, и я постепенно успокаиваюсь. Время близится к вечеру, и заветные три часа уже почти на исходе, а я до сих пор ни на миллиметр не приблизился к тому, где сейчас может быть Миша. Наоборот, всё стало только ещё более запутанно.

Чёрт! Марго там одна. Даже представить больно, насколько она сейчас подавлена. Вспоминаю о том, как ей стало плохо в Промзоне, и от этого видения сжимаю кулаки, а костяшки на пальцах белеют и отзываются глухой болью.