Легенда о Чёрном ангеле

Кто-то хватает меня за плечо, но я пру вперёд буром, не обращая ни на что внимания. Нужно выбираться из этого проклятого места, пока нас не смыло к чёртовой бабушке. Вдруг становится немного светлее: достаточно для того, чтобы не брести вслепую. Протираю озябшими пальцами глаза, убираю назад прилипшие ко лбу волосы и останавливаюсь, чтобы перевести дух. Чёрт, такое чувство, что марафон пробежал на предельной скорости, а не из рощи пытался выбраться.

Шум постепенно стихает, и я даже слышу чертыхание идущего следом Роджера. Когда смотрю на него, мокрого и несчастного, не могу удержаться от смеха. Представляю, как сам выгляжу, и принимаюсь ржать ещё сильнее, буквально сгибаясь пополам. Упираюсь ладонями в колени и хохочу, несмотря на льющую на спину при этом воду. Наплевать, мне уже на всё наплевать. Пацана бы только найти.

— Придурок, — орёт Роджер, но и сам смеётся. Оскальзывается, падает на задницу и буквально воет от хохота, закрыв лицо руками, а могучие плечи сотрясаются, точно у Роджа истерика.

Викинг показывается, когда мы уже почти выдохлись, а дождь хоть и стеной, но уже не настолько непроглядной.

— Давайте двигаться к машине, — кричит он, стараясь заглушить очередной раскат грома. Получается еле-еле, но я слышу его, и это уже хорошо.

Точно, нужно идти в безопасное тепло автомобильного салона.

Но не успеваю сделать и шага, как замечаю здоровенный джип, несущийся по трассе в нашем направлении. Не знаю, может, водителю стало плохо, что он не нашёл ничего умнее, чем в такую непогоду мчать навстречу приключениям, но автомобиль, развив непостижимую скорость и виляя задницей, не думает тормозить.

Не знаю, возможно, сегодня такой день, когда где-то, наверху, проводят перепись грешных душ, забирая жизни. Не понимаю, что вообще происходит, когда джип этот, в очередной раз не справившись с управлением, таранит мою, чёрт их подери, машину.

— Мать их, девка! — орёт Роджер и рвётся вперёд, но Вик хватает его за шею, останавливая.

А я смотрю, как моя машина делает пару оборотов по мокрому асфальту и впечатывается задницей в толстый ствол дерева у обочины.

Скрежет покарёженного металла слышен даже сквозь грозовые раскаты, а я закрываю глаза, понимая, что слишком устал от всего этого дерьмища.

Джип, было, пытается снизить скорость, притормозить, но потом до водителя, наверное, доходит, что он наворотил, и через пару мгновений он скрывается в мутной пелене дождя.

Так просто. Будто жука переехал.

На всё это уходит не более нескольких минут, а мне кажется, что целая вечность. Выжила ли Алёна? Не знаю, но сердце, привычное к плохому, глухо стучит о рёбра, пророча беду.

Дождь стихает почти так же быстро, как начался до этого. Я бегом несусь к машине, пытаюсь распахнуть дверь, но удаётся это далеко не с первого раза — от удара о дерево её слегка заклинило, но всё-таки, пусть с пятой попытки, но удаётся с ней справиться.

— Твою ж ты мать, — выдыхает Роджер совсем рядом. А я почти и не заметил, что он тоже здесь. — Не было печали.

На Алёну смотреть больно, но даже ничего не понимая в смертях от несчастных случаев, понятно, что умерла она быстро.

Почти как в сказке: они любили друг друга и умерли в один день.

Чёрт, я стал, наверное, старым и сентиментальным, но эту поломанную куклу мне жаль. У неё, идиотки такой, есть родители, которым будет больно от мысли, что больше никогда не увидят свою дочь. Да и не должна она была погибнуть. Но почему-то нить её жизни решила оборваться именно сейчас.

И именно, чёрт возьми, в моей машине, чтоб его.

Достаю из ножен в голенище сапога свой нож и одним движением разрезаю ремень, которым связаны руки Алёны. Не нужно, чтобы кто-то видел работу Фомы — лишнее это. Отхожу на пару шагов, понимая, что машина моя — практически всмятку.

Мозг лихорадочно работает, подбрасывая разные варианты дальнейших событий. Я так устал за сегодня от смертей, крови и гнилостного привкуса во рту, от которого не избавиться, от чужой вины на своих плечах, что ничего толком придумать не получается. В висках стучит боль, и я зажмуриваюсь, чтобы прийти хоть к какому-то внутреннему равновесию.

Радует хоть, что трасса эта богом забытая сейчас свободна. Мне не нужны лишние зрители. Не сейчас, когда не выходит справиться с усталостью и привести мысли в порядок.

Я то ли задумался так глубоко, то ли отключился, но пропустил момент, когда рядом остановился автомобиль чистильщика. Это угрюмый тип в потёртом пиджаке, похожий больше на сотрудника какого-то НИИ давно прошедших времён. С извечным чемоданчиком в руках, он молчалив и хмур, а ездит исключительно на подержанных автомобилях советского автопрома. На вид ему лет пятьдесят, и знакомы мы так долго, что уже и не нужны слова, чтобы понимать друг друга.

— Мне говорили о мужике на поляне, — замечает он, глядя на покарёженый автомобиль и девушку на заднем сидении. Если не присматриваться, то кажется, что она спит. Просто поза для этого больно неудобная.

— Её не нужно… утилизировать, — выдавливаю, глядя на спины удаляющихся к забытому Спартаком внедорожнику.