Легенда о хрустальном яйце

Мандельштам и Папалекси сами заметили неладное. Да и как не заметить, когда обычно разговорчивый Шмаков целыми днями молчал, а по вечерам запирался в своей комнате. Мандельштам и Папалекси жили в ту пору у Шмакова в Сокольниках. Долгое время они не имели в Москве собственного жилья. Зато здесь, на Шаболовке, по сравнению с Одессой открылись возможности для научных исследований.

История науки знает много примеров дружбы ученых. Мандельштама и Папалекси не назовешь просто друзьями. Почти ровесники (Мандельштам на год старше), они, как сиамские близнецы, были всю жизнь неразлучны. В ученом мире их фамилии давно слились воедино.

Они познакомились в девятисотом году в Страсбургском университете, на кафедре знаменитого физика Фердинанда Брауна (помните трубку Брауна, которую Борис Львович Розинг использовал в своем электрическом телескопе?).

Темы первых научных исследований Мандельштама и Папалекси касались электрических колебаний и применения их в радиотелеграфии. Эти проблемы тогда больше всего занимали Ф. Брауна. Успех выпал и на долю учителя, и на долю учеников. Фердинанд Браун стал лауреатом Нобелевской премии, а Мандельштам и Папалекси, которым еще не исполнилось и двадцати пяти, — докторами натуральной философии.

Шмакова удивляли взаимоотношения Мандельштама и Папалекси. Совсем непохожие и разные характерами, они понимали друг друга с полуслова. Леонид Исаакович Мандельштам даже в сорок пять лет сохранил юношескую подвижность, был неизменно весел и остроумен. Каштановые волосы он зачесывал набок. Его лицо украшали маленькие аккуратные усики. Хитрые, прищуренные глаза, казалось, ни на что не обращали внимания. Он скорее походил на преуспевающего коммивояжера-иностранца, чем на ученого с мировым именем.

Николай Дмитриевич Папалекси, напротив, даже внешне был «типичным» ученым. Замкнутый и молчаливый, он обычно сдержанно реагировал на шутки и каламбуры своего друга. От своих предков —жителей древней Эллады — Папалекси унаследовал горделивую походку, прямые волосы, смуглую кожу и темные глаза...

Они во всем были разными. В любой проблеме Мандельштама привлекала прежде всего теоретическая сторона, и когда вопрос становился ясным, Мандельштам часто даже терял к нему интерес. Папалекси напротив всегда стремился к практическому использованию теоретических исследований.

Шмаков не раз замечал, как Папалекси ограждал друга от мелочных забот, от неинтересной для него работы. Все, что Мандельштаму было в тягость, брал на себя Папалекси. И делал это так осторожно, что сам Мандельштам ничего не подозревал.

Обычно, когда по вечерам перед сном Мандельштам и Папалекси отправлялись бродить по Сокольникам, Шмаков присоединялся к ним.

— Чур, о делах не говорить, — выходя за калитку, предупреждал Мандельштам.

Но именно он первым и начинал разговор о делах. Сделав несколько остроумных замечаний о погоде или о каком-нибудь встречном прохожем, он вдруг спрашивал:

— Павел Васильевич, что там у вас новенького с радиотелефоном?

Шмаков всегда ждал этого вопроса и, отвечая на него, старался запомнить каждую реплику Мандельштама или Папалекси. На следующий день он подробно рассказывал Куприянову о беседе с ними.

Но на этот раз, когда опыты зашли в тупик, Шмаков скрыл свою неудачу от Мандельштама и Папалекси. Он поступил так не из гордости, не из боязни признаться в собственном бессилии. Задача казалась ему неразрешимой. Он был уверен в этом и не хотел раньше времени огорчать своих знаменитых консультантов.

Но вездесущий Мандельштам обо всем догадался. Однажды он постучал в дверь к Шмакову.

— Павел Васильевич, что же это вы откололись от нас, перестали перед сном гулять? Пойдемте-ка побродим, побеседуем. Нехорошо отшельничать...

Пришлось подчиниться. На улице, не дожидаясь вопросов, Шмаков рассказал обо всех неудачах последних дней. Они слушали молча, сочувственно поглядывая на него. Сложность проблемы была очевидной. Но вот неразрешимость...

 Мандельштам и Папалекси помогли решить задачу.

Для расфильтровки телефонных разговоров они предложили использовать колебательные контуры. Колебательные, или, как иначе их называют, резонансные, контуры в то время довольно широко применялись в радиоприемниках. Такой контур сам по себе фильтр, но выбирает он только одну частоту. Шмаков и Куприянов соединили гирляндами несколько контуров и получили три фильтра — трое «ворот» для телефонных разговоров по одной линии.

Испытывали радиотелефон в Москве. В разных концах города установили шесть аппаратов, построенных Шмаковым и Куприяновым. Между ними проложили всего одну телефонную линию. И она связала всех абонентов. Этот эксперимент демонстрировался на научно-технической коллегии ВСНХ.