Легенда о Коловрате

Первым делом вытащили из-под обломков соборной церкви колокол и повесили его на специально сбитых козлах.

– Нужно в набат ударить, чтоб все, кто спасся и кого дружина не нашла, поняли, что мунгалы оставили Рязань. Потом разошлем дозоры, узнаем, есть ли живые в соседних городах и селах, – сказал, подходя к Евпатию, княжич Ингварь. – Раньше всего снарядим отряды в Красный и Пронск. В Красном же Евпраксия с сыном Федора…

– Они пали, – мрачно ответил Коловрат.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Господь показал.

Ингварь Ингваревич посмотрел на боярина долгим взглядом.

– Евпатий, я понимаю. Мы все родных потеряли, но нам нужно собраться с силами, похоронить мертвых, отстроить Рязань.

– Для чего? – Коловрат резко повернулся и тяжело взглянул в глаза княжичу. – Все умерли, и нам жить незачем.

– Ты что говоришь?

– Погляди вокруг, княжич. У нас ничего не осталось, только пепелище да горы трупов. Мертвым уже не поможешь, зато мы можем зайти Батыю в тыл – он уж точно не ждет этого. Из сожженного-то города. Атакуем его и сколько сможем с собой мунгал заберем.

– Да ты рехнулся, Коловрат! Это же верная смерть, да и людей у нас почти нет. Кого ты собираешься в дружину взять – стариков, детей и баб?

– Мужей у нас сотен пять наберется…

– Против бесчисленного сонмища мунгалов? Ты хочешь забрать всех, в ком есть силы, чтобы с собой покончить?

Но Евпатий Львович словно и не слышал собеседника. На его лице была написана такая неколебимая решимость, что Ингварь поспешил отвести взгляд.

– Сказано – пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов, вы же идите за Мной, – тихо отчеканил Коловрат.

– Куда «за Мной»?

– Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. У меня ничего не осталось, кроме собственной жизни, но я готов отдать ее, чтоб наказать супостата. А ты, княжич?

– Рехнулся ты, Евпатий. Делай, что хочешь, а я выполню свой долг. И перед павшими, и перед живыми.

Ингварь Ингваревич отвернулся и зашагал прочь. Из княжеского рода он единственный остался в живых, и теперь ему одному осталось отвечать перед людьми и Господом за возрождение Рязанской земли. И даже если он хотел, как Коловрат, броситься вслед за Батыем-душегубцем, княжеский долг вменял ему совсем иное.

– Звони! – скомандовал он дружиннику, стоявшему у колокола.

Низкий напевный звук разлился над погибшим городом, вселяя в израненные сердца надежду. Густой тяжелый звон плыл над выжженной землей, над лесом и степью, над Диким полем и рекой Воронеж, распространяясь все дальше, призывая живых выбираться из своих схронов. На площадь с разных концов города стали сходиться люди, тонкими ручейками стекаясь к колоколу. Рязань пала. Но еще не умерла.

Глава одиннадцатая

Орда двигалась вперед, и земля дрожала под ударами бессчетного числа копыт. Мунгалы лавиной текли по степи, уходя от сожжённой Рязани. Бату-хан ехал впереди войска с мрачным лицом – взятие города далось ему гораздо тяжелее, чем он рассчитывал. Урусы так неистово дрались за каждый клочок, за каждую пядь своей земли, что победа обошлась татарам в тысячи и тысячи смертей доблестных воинов. Если так пойдет и дальше, великий победоносный поход, в который снарядил Батыя курултай, может оказаться совсем не таким успешным, каким виделся изначально. Допустить этого нельзя – от покорения урусских княжеств зависело слишком многое.

Рядом с ханом ехали его советники и военачальники. Молча. Каждый хорошо понимал, чем могут обернуться такие «победы» в дальнейшем. И настроение у мунгалов было мрачнее тучи. Армия, созданная великим Чингисханом и доведенная до совершенства его внуком Бату, – лучшая в мире. Победить ее не может никто… Но когда за каждого поверженного врага приходится отдавать по меньшей мере пятерых бойцов, в один прекрасный день может случиться так, что сражаться окажется некому.

Внезапно в спину ордынскому войску ударили отголоски колокольного звона. Шел звук со стороны сгоревшей Рязани, и татары стали переглядываться с недоумением и суеверным страхом – кто в мертвом городе мог бить набат? Покойники?

Батый резко обернулся и, прищурившись, посмотрел на черные столбы дыма, все еще поднимающиеся над Рязанью. Низкий, утробный гул колокола стелился по степи, будто преследуя мунгалское воинство. С нарочитой медлительностью хан повернул голову и пристально посмотрел на Хоставрула. Желваки на лице молодого правителя Орды ходили ходуном.

Не говоря ни слова, Хоставрул низко поклонился и поскакал назад, к своему отряду. Изумрудная серьга в его ухе тревожно поблескивала.

– Астай, убери за собой, – рыкнул он в лицо одному из сотников. Именно воины Астая должны были осмотреть город после битвы, найти выживших, добить или привести их к обозу. Низенький и щуплый мунгал, больше похожий на мальчика-подростка, чем на взрослого мужчину, с готовностью кивнул, выкрикнул приказ, и человек пятнадцать из его отряда моментально развернули коней, направившись вслед за предводителем.