Легенда о летящем змее

— Мое имя Якул. И я предводитель разбойников. Вы же свое имя так и не назвали. Потому вам придется любоваться на наше представление.

Он шагнул в сторону, пропуская к выходу рыцаря и вынимая из ножен кинжал.

— Вперед, — пригласил он небрежно.

— Уберите кинжал, маркиз. Я не сбегу. Во всяком случае, не сегодня, — усмехнулся король, поднимаясь по многочисленным ступеням, ведущим из подземелья.

Солнце заливало площадку перед башней.

Это был хороший день для казни. Во всяком случае, сам Якул хотел бы, чтобы, когда он попадет в лапы к стражам короля, его вздернули именно в яркий и солнечный день. Когда небо покажется бескрайним океаном, в котором нет места ни печали, ни горестям. В том, что именно такой финал однажды поджидает его, Якул не сомневался. В том была бы высшая справедливость.

Пленника вывели на поляну. Приговоренным к повешению в это утро был старый, но славный де Брильи, верой и правдой служивший еще королю Александру. Принять у него исповедь здесь было некому, потому он, поднимаясь на помост, сам беззвучно шептал слова молитвы. Руки его были развязаны. Но шел он, подгоняемый одним из разбойников, придерживавшим его за руку. Одежду с него сняли всю, кроме белой камизы. Босой и уставший, де Брильи, кажется, не видел ничего, кроме неба над виселицей. Якул невольно усмехнулся. Этот уходил легко. Но греха это не умаляло.

— Вы еще можете спасти его, — обратился разбойник к королю. — Скажите ваше имя, мессир, и я пощажу вашего слугу.

Его Величество тяжело вздохнул. Жаль было старого верного воина. Но целое королевство дороже нескольких жизней.

— Вы знаете мое имя, мессир, — упрямо сказал Мишель.

— Неужели вы полагаете, что, ежели бы я знал ваше имя, я допустил бы до этого? — Якул кивнул на помост, где на голову старика уже надевали мешок.

— Почем мне знать, что вы теперь можете допустить. Вряд ли в вашей башне почитаются совесть и благородство.

Якул только усмехнулся. В его башне совесть и благородство, и впрямь, не в чести. Тут упрямый рыцарь оказался прав.

Петля была наброшена на шею старика. Собравшиеся на казнь глядели на это действо равнодушно, без большого интереса. Будто видели такое каждый день. А Якул вдруг оглянулся на окна башни, словно бы чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Не в силах избавиться от этого навязчивого ощущения, он жестом велел обрушить бревна помоста. Двое разбойников по обе стороны от виселицы, ударами топора разрубили веревки, сдерживавшие опоры, и конструкция обвалилась, оставив тело несчастного висеть в петле. Старик дернулся несколько раз, да и вытянулся — ему повезло, шейные позвонки хрустнули раньше, чем если бы он умер от удушья.

На щеках Мишеля ходили желваки. Он долго смотрел на раскачивающееся тело де Брильи, сдерживая себя от необдуманных поступков. Наконец, он повернулся к маркизу и глухо сказал:

— Ваш балаган окончен?

— Окончен, — холодно бросил Якул. — Но продолжение мы увидим завтра. К концу недели здесь будут висеть семь мертвецов. Ваше имя, мессир!

— Идите к дьяволу, маркиз, — равнодушно ответил Его Величество, вошел обратно в башню и стал медленно спускаться по ступеням.

— Шаню, — Якул посмотрел на цыгана. — Живо за ним. И запри его.

Цыган только кивнул и бросился следом.

Разбойники разбрелись по горе. Кто-то ушел в лес. Кто-то решил наведаться в деревню.

Якул же стоял и смотрел на раскачивающееся от ветра тело. Это хорошо, что голова старика в мешке. Едва он вообразил себе лицо висельника, его начало тошнить. Впервые в жизни по его приказу казнили человека. В бою — другое. В бою — дело смелости и умения.

Они остались один на один. Якул и его жертва. Почему-то взгляд разбойника никак не мог оторваться от босых ног старика. Ноги были покрыты синими венами и мозолями. Совсем не благородные ноги. Самые обыкновенные ноги. Чуть колесоватые — оттого, что жизнь старик провел в седле. И Якула выворачивало наизнанку от одной мысли о том, что это только начало его пути. Его пути к такой же виселице. Что ж, виселицу он заслужил этим утром.

Медленно, как во сне, побрел он в башню. Поднялся по винтовой лестнице наверх, прошел коридором и толкнул дверь в собственные покои. Он снова не помнил себя. Он снова уперся в стену. Голова разламывалась. Во рту была горечь. В нос словно бил запах мертвечины, хотя он в жизни не слышал такого запаха. Но самое страшное, самое отвратительное — тошнота, переворачивающая внутренности. Все, чего он хотел, напиться до смерти, чтобы забыть обо всем.

В вечном полумраке комнаты он прошел к одному из сундуков, на котором стоял кувшин с вином, схватил его и стал жадно пить, не чувствуя вкуса.

— Вам не поможет вино, сколько бы вы его ни выпили, — раздался насмешливый голос.

Он вздрогнул, расплескав вино по одежде. То, словно кровь, окрасило светлую ткань. Якул резко обернулся и вгляделся в глубину комнаты.

— Cana! — выдохнул он и вдруг размахнулся и швырнул кувшин в противоположную от нее стену. С грохотом тот разлетелся в осколки, и теперь уже кровавый цвет побежал по камням.

— Вы быстро вернулись. А говорили, что у вас много дел.