Легенда о летящем змее

Катрин, завернувшись в шкуру, стояла у окна и смотрела, как у раскидистого дерева суетились несколько разбойников, устраивая виселицу. Когда скрипнула дверь, она лишь сильнее запахнула на себе мех и продолжала неотрывно смотреть во двор, где людей становилось все больше.

— Вы встали… — тихо сказал Якул. Эту ночь он провел на полу на другом конце комнаты, пытаясь заглушить в себе мысль, что она в его власти, а он сам — всего лишь презренный разбойник, который грабит, убивает и насилует. Эта мысль рисовала перед глазами странные картины, которые он мог бы оживить, если бы в нем не кипело отвращение к себе самому.

— Как вы спали? — зачем-то спросил он.

Маркиза, не поворачиваясь, пожала плечами. Стоило ли рассказывать ему, что она совсем не спала. Как почти не спала с того проклятого дня, когда прочитала письмо управляющего о гибели мужа.

— Вас не интересует, как спал тот, для кого приготовлено это? — она кивнула на виселицу.

— Не интересует, — легко бросил он, проходя вглубь комнаты и приближаясь к ней. — Если бы я об этом задумывался, скверный из меня вышел бы разбойник, не находите?

— У вас все выходит скверно, — пробормотала Катрин и судорожно вздохнула, мучительно чувствуя, как он подходит к ней все ближе.

А он на мгновение замер. Сердце пропустило удар. «У вас все выходит скверно». Ее слова отозвались в нем какой-то силой, неподвластной разуму, опалили запахом прелой листвы, отозвались печальной мелодией в сердце. «У вас все выходит скверно!» Он дернулся к маркизе, но словно столкнулся со стеной, не дающей прорваться сквозь нее.

— Уж как умею, — проговорил Якул пересохшими губами. — Вы замерзли?

Катрин, наконец, обернулась к нему.

— Нет, с чего вы взяли? Отчего мне должно быть холодно? — удивленно спросила она.

Он улыбнулся и молча кивнул на шкуру, в которую она куталась. Потом прошел к одному из сундуков и вынул оттуда черный плащ, отделанный серебристым мехом, причудливо расшитый серебряной же нитью и застегивающийся изумительной красоты брошью, изображающей птицу. Плащ он раскинул на том же кресле, где лежало зеленое платье, принесенное накануне Никталь.

— Я велю подать сюда завтрак. Мешать вам не буду. У меня довольно дел на сегодня. Выходить вам без меня нельзя, если хотите уцелеть.

— Значит ли это, что я не пленница. И если мне все равно, уцелею я или нет, то я могу выйти? — поинтересовалась маркиза.

Якул раздраженно нахмурился. Все-таки она тревожила его. Тревожила, выводила из себя и вызывала желание покрыть поцелуями это упрямое, капризное и совершенное в своей красоте лицо.

— Мне не все равно, уцелеете вы или нет, — процедил он сквозь зубы. — Впрочем, дело ваше. Дверь открыта.

Якул посмотрел за ее спину, туда, где в окне виднелось дерево, на которое уже приспособили петлю и под которой построили помост. Устало поморщился и добавил:

— Мне пора идти. Когда я вернусь, мы обсудим, что делать с вами дальше.

Катрин скривила губы и снова отвернулась к окну.

— Поторопитесь, а то вдруг начнут без вас. Вы, вероятно, опечалитесь, — бросила она презрительно.

Он не ответил. Он только склонился, как то подобает знатному господину, перед прекрасной дамой. И вышел прочь из комнаты, оставив дверь незапертой.

Будто подталкиваемый в спину, он спускался в темницу, находившуюся в подземелье башни. Туда, где томился упрямый рыцарь, так и не раскрывший своего имени. Этот чертов спектакль с повешением одного из стражей будет на его совести. Но и вечным камнем на душе Якула. Сколько их было, таких камней? Кажется, с того мгновения, как он распахнул глаза и увидел лицо ведьмы Никталь, не помня самого себя, в его душе из таких камней можно бы было построить целый замок. А ведь это всего только несколько месяцев жизни, которой он не помнил, которой не было.

Сняв со стены факел, Якул вошел в подземелье, проскрежетал замком и оказался перед безымянным рыцарем.

Мишель зажмурился от яркого света, каким показался огонь факела в его темнице. Он давно уж не спал, скорее чувствуя рассвет, чем зная, что тот наступил. Да и ночью сон его не был крепким, перемежаясь с тяжелыми мыслями, что где-то здесь может быть Мари. Он приходил в ужас, представляя себе, чем это ей грозит. Чертов Маглор Форжерон! Среди таких размышлений не нашлось места тому, что сейчас он станет свидетелем казни одного из своих рыцарей. Такова судьба воина — погибнуть за своего короля в минуту опасности. Многие из его стражей погибли вчера. Остальные погибнут в течение недели. Потом настанет его очередь…

Его Величество поднял голову и посмотрел на маркиза.

— Мессир, я полагаю, вы готовы к представлению? — голос Якула звучал отстраненно, равнодушно и оттого зловеще.

— А если не готов, вы отмените казнь?

— Ни в коем случае. Мои люди ждут зрелищ. И потом… Так даже лучше. Мне вас связывать или обойдемся?

— Обойдемся, — коротко бросил Мишель. И не сдержавшись, спросил: — Маркиз, зачем вам это все?

Лицо Якула исказила улыбка, больше похожая на гримасу. Уродующая его черты. И делавшая его, в самом деле, похожим на змея, чье имя он носил. В который раз, будто заклинание, произнес он: