Легенда о летящем змее

Якул приподнял бровь, бросил поводья, наклонился еще ниже и, подхватив ее под руки, затащил на коня. Их лица на мгновение оказались так близко, что ему казалось, он чувствует тепло ее кожи. А румянец от легкого мороза на ее щеках казался таким очаровательным… Противиться порыву после прошедшей ночи было немыслимо. И он, глядя прямо ей в глаза, то ли спрашивая разрешения, то ли наоборот, утверждая свое право, поцеловал ее. Подчиняясь ему, Катрин пробралась руками под его плащ, притянула себя к нему как могла ближе и, прикрыв глаза, целовала его губы, лицо, глаза. Остановившись, чтобы вздохнуть, она прошептала, касаясь губами его кожи:

— И все-таки я твоя пленница, Якул?

Когда она назвала его имя, губы его дрогнули, будто с них должно было сорваться возражение. Но тут же сомкнулись, и на них отразилась легкая, чуть кривая улыбка.

— Нет, ты не пленница. Это я твой пленник.

Катрин улыбнулась ему в ответ.

— Тогда куда ты едешь? Я не отпускаю тебя.

— И никогда не отпустишь?

Она вмиг стала серьезной, и в глазах застыло все горе ее последних месяцев.

— Никогда. Я не умею жить без тебя. Совсем не умею.

Не отрывая глаз от лица Катрин, он взял ее ладони в свои руки, неторопливо сдернул одну рукавицу, перевернул ее и тихо сказал:

— Никталь однажды читала мою ладонь. Твою я хочу прочесть сам. Ты позволишь мне?

Катрин кивнула.

— Чему еще научила тебя эта ведьма? — голос ее чуть заметно дрожал.

— Не терять рассудка тогда, когда сохранить его невозможно. Правда, в вашем случае наука ее бессильна.

Он опустил глаза и посмотрел на ладонь маркизы. Водил по ней пальцами, словно бы ласкал ее линии. Склонился еще ниже, обдавая ее теплом своего дыхания, и снова смотрел. А потом тихо рассмеялся и показал ей свою ладонь.

— Линии любви у нас с вами похожи. Четкие, прямые. Какие бывают у тех, кто способны любить лишь раз, но так, что без одного другой погибнет. Это наше с вами благословение. И наша с вами беда.

— Неправда! Любовь не может быть бедой, — маркиза отняла у него свою руку и надела рукавицу. — Отпустите меня. Я устала. А вы куда-то собирались…

— Не могу! — с улыбкой сказал он. — Не могу, потому что вы меня не отпускаете. Вы обещали.

В ответ Катрин всхлипнула, уткнулась ему в грудь и расплакалась.

Он замер, не зная, что делать. В его присутствии женщины рыдали лишь в том случае, когда он оставлял их. Это злило его и заставляло становиться жестоким. Но Катрин… мысль о том, что ей больно, причиняла боль и ему. И эта боль стала комом в горле. Горячим, обжигающим комом, который вырвался тихим шепотом:

— Не плачь… Не плачь… Господи, только не плачь, Катрин, любовь моя…

Она вздрогнула, сердито утерла слезы и проворчала:

— Хорошо, я не стану больше плакать. И я не поеду ни в какой замок. Можешь не утруждаться. Если же ты все-таки отправишь меня туда, то я сбегу по дороге.

Он только грустно улыбнулся. Будет другой день. И сердце ее станет разрываться от тоски по детям. Сколько она станет жить с ним так, в этой башне? Не женой, не венчаной… Не маркизой де Конфьян, а безымянной и бесправной спутницей человека, чья судьба — болтаться в петле подобно его жертвам. Якул… Какой он Якул? Предводитель стаи шакалов… Сколько она выдержит так? Как он потом сможет позволить ей уйти?

— Не отправлю, — глухо сказал разбойник. — Я хочу показать тебе свой мир, если ты хочешь его увидеть.

— Хочу, — проговорила она. Быть может, ей удастся понять, что в этом мире так держит его. И что оказалось сильнее их общего мира.

Он легко коснулся губами ее виска, снова вдохнув запах тонкой и бледной кожи. И подумал, что так бы и замер на всю жизнь, чтобы дышать ею.

После он стоял на вершине башни, опираясь руками на зубцы смотровой площадки, и смотрел, как лучи закатного солнца теряются в червонном золоте ее волос. Господи! Как он любил эти волосы! Если можно было стать счастливым, то только здесь и сейчас. Будет ли счастье потом? Нет, не будет. Есть одно мгновение, когда ее зеленый взгляд останавливается на нем. И в этом взгляде отражается их первый закат.

Катрин мечтательно смотрела вокруг себя. Дух захватывало от красоты, открывающейся с башни. Потом глянула вниз и подумала, что все, оставшееся там, не имеет значения. Оно так далеко, что даже не видно в сгущающихся сумерках и опускающемся с вершин тумане.

Маркиза придвинулась ближе к мужу, положила свою руку на его и негромко сказала:

— Здесь чудесно. Но тебе никогда не хотелось увидеть что-то другое? Есть места, где еще красивее.

— Здесь чудесно. И больше у меня нет ничего. Это все, что я могу дать.

— А я? У тебя есть я… — прошептала Катрин.

Он долго смотрел на нее, не зная, позабыв, как дышать. И, кажется, даже ветер смолк в ответ на ее слова.

— Да, — наконец, смог выдохнуть он, и сердце его вдруг забилось так часто, так отчаянно часто, но при этом боли уже больше не было. И с удивлением понял — в нем сейчас родилась надежда. Впервые за долгие месяцы. — Да, — засмеялся Якул, притягивая к себе Катрин, — ты у меня есть.