Легенда о летящем змее

— Если вы, маркиз де Конфьян, еще когда-нибудь позволите себе уехать без меня в поисках чего бы то ни было, я… я… я не знаю, что я сделаю! — гневалась Катрин. — Исход ваших поисков… Я не намерена наблюдать, как вы рискуете собственной жизнью! Я не желаю жить без вашей музыки! И я не буду проводить одинокие ночи в нашей спальне! — она снова дернула его за рукав.

— Вы говорите… — едва выдавил он из себя — огненный ком в груди мешал. Ком все нарастал, вытесняя все прочее. И с каким-то странным, совсем детским удивлением он понял: этот ком — и есть его душа. Он выпустил из рук меч, тот упал на землю в мокрую от талого снега, черную после зимы листву. И снова сказал: — Вы говорите…

— Да, — проворчала маркиза, — и я вам еще не то скажу…

— Скажи!

— Дома. Здесь не место, — Катрин повернулась и пошла к карете. — Едемте, маркиз.

Он смотрел, как она уходит. И чувствовал, что вот теперь по-настоящему сходит с ума.

— Здесь и сейчас, — крикнул он ей вслед. — Я слишком сильно люблю тебя, чтобы ждать.

— Я ждала вас дольше, вы не находите? — она остановилась, обернулась к Сержу и улыбнулась.

— Здесь и сейчас, Катрин.

Со вздохом вернувшись обратно к мужу, она зашептала:

— Боже мой, Серж, как вы себе это представляете? — и, сделав обиженное лицо, добавила: — Порой вы бываете настоящим Якулом!

Де Конфьян глубоко вздохнул. Настолько глубоко, насколько позволял огненный шар, едва дающий говорить. И ответил, даже не слыша, насколько взволнованно звучит его голос:

— Я и есть Якул. Понимаешь ли ты это?

Понимала ли она? Нет. Она лишь знала — он и есть Якул. С того самого дня, когда встретила в лесу Никталь, и когда он привел ее на вершину башни, показывая свой мир.

— Мой трубадур, мой маркиз, мой разбойник… Я люблю вас. Всякого. Такого, какой вы есть. И этого не изменить.

Огненный шар вдруг перестал причинять боль. Он все еще пылал. Он будет пылать всю жизнь. Но боли не станет. Они срослись.

— Хоть что-то есть постоянное в этом мире, — сказал он и, не позабыв о том, что еще только в этот день боялся приложить хоть немного усилия, обнимая ее, теперь резко сжал ее плечи и рывком дернул на себя. — На Ястребиной горе я любил тебя. Веришь мне?

— Я знаю, — прижималась Катрин к мужу. — Но я не знаю, почему вы избегали меня столько времени. Мне было плохо. И больно. И одиноко…

— Потому что я не понимаю, за что можно любить Якула. И потому что, глядя на себя в зеркало, я видел убийцу, отправившего на смерть собственную жену. Этого и ты не могла не видеть.

Катрин вздохнула и слегка пожала плечами.

— В таком случае, теперь я велю спрятать все зеркала в замке. Чтобы вы перестали себя в них разглядывать.

Ее движение, мимолетное пожатие плечами, заставило его снова потерять голову. Он хотел целовать эти плечи. Тонкие, кажется, сделавшиеся за эти месяцы еще тоньше. Он хотел ее губы. Теперь. Немедленно. Он хотел ее всю — по-разбойничьи, совсем не как поэт. Как хотел в башне на Ястребиной горе, когда срывал с нее платье.

— Тогда ты будешь моим зеркалом. Лучшего зеркала не найти — ты ведь заставишь меня остановиться, если я испугаю тебя? — его руки, сжимавшие ее плечи, скользнули ниже по рукам, оттуда переместились на грудь, будто заново изучая ее тело. — Еще немного, и я его прогоню слоняться по лесу, чтобы не мешал, — хрипло прошептал он ей на ухо, кивнув в сторону кучера.

— Едемте лучше домой, — хохотнула маркиза. — И цыгана своего прихватите. Который уже слоняется по кустам.

Из кустов тотчас вылезла лохматая черноволосая голова с острыми глазами на смуглом лице. Шаню неловко улыбался и, почесывая затылок, протянул:

— Так вот, куда ты подевался, Якул. А я уж все горы обшарил. А ни тебя, ни ведьмы твоей.

Серж, продолжая обнимать жену, не желая ни на минуту отпускать ее, тихо рассмеялся ей в макушку, скрытую покрывалом, которое так отчаянно хотелось сорвать. Потом посмотрел на цыгана и тихо спросил:

— Ты сук подпилил? Он бы так просто не обломился.

— Я, — еще шире улыбнувшись, ответил Шаню.

— С де Вержи что?

— Протрезвел да и уехал.

— Ясно все с тобой. Садись к кучеру. С конями управляться станешь. В Жуайезе или в Конфьяне — сам решишь.

— А маркиза твоя против не будет? — подмигнул цыган Катрин.

— Не будет, — улыбнулась она в ответ, глядя на мужа, и прошептала: — Я домой хочу.

— Туда, где все начиналось?

— Да, — выдохнула Катрин в губы маркиза. — Туда, где начиналось то, что никогда не закончится.

— Туда, где можно начать сначала! — воскликнул цыган, подбирая меч маркиза с земли и направляясь к карете.

Но маркиз и маркиза де Конфьян, кажется, совсем не слышали его слов.

Они вспоминали. Они надеялись. Они любили.

Эпилог Бабенберга

Январь 2016 года, Париж