Легенда о любви и красоте (СИ)

- Так найдите себе менее жесткокосердную, - посоветовала Виола.

- Но ведь другой такой нет! У кого еще есть такие дивные глазки, щечки, губки?! А косы? Клянусь, если одеть тебя в парчу и шелка, ты затмишь даже прославленную герцогиню Миланскую!

Виола громко расхохоталась, услышав, как ее сравнивают с ней же самой. Раньше, скорее всего, она бы испугалась, что ее узнали, но теперь ей было просто смешно.

Обиженный таким внезапным приступом веселья граф Урбино недоуменно смолк.

- Разве вы когда-нибудь видели герцогиню, что сравниваете меня с ней? - спросила Виола, отсмеявшись.

- Разумеется, видел. Я сражался на турнире в ее честь, - гордо ответил граф.

Множество таких графов, баронов и рыцарей, что ломали копья во славу ее красоты, она даже не пыталась упомнить. И надо же, этот тоже. Интересно, сколькие из них, заманивая на сеновал какую-нибудь крестьянку, говорили потом, что она красивее самой герцогини Миланской?

Виола снова рассмеялась.

- Наверное, многих женщин вы сразили наповал такими речами, ваша светлость, но смиритесь - меня среди них не будет.

- Что ж, не удалась быстрая атака, приготовимся к длительной осаде, - ответил граф, вскакивая на коня. - До завтра, моя красавица!

Виола покачала головой, глядя в след умчавшемуся щеголю. Давно она столько не смеялась. Он словно вернул Виолу в те времена, когда она еще царила в герцогском дворце в Милане.

- Вертихвостка, - донесся до нее завистливый голос Лучии.

Улыбаясь, Виола пожала плечами, но обернувшись, натолкнулась на осуждающе-внимательный взгляд Симонетты. Реакция Симонетты была ей неприятна. С некоторых пор Виола поняла, что Симонетте нравится нищий, нравится так, как женщине может нравиться мужчина. И если бы не было ее, Виолы, Симонетта наверняка дала бы ему это понять более явно, чем сейчас. Они примерно одного возраста и, вполне возможно, она была бы ему неплохой женой. Но Виола есть, и чтобы там не думала Симонетта, она вовсе не кокетничала с Урбино и не собиралась изменять мужу. И мысль о том, что кто-нибудь насплетничает ему о сегодняшней беседе, не доставляла ей радости.

Виола не чувствовала себя виноватой. Она не сделала ничего, что было бы предрассудительно. И не собиралась этого делать в дальнейшем. Брачные обеты, принесенные в Миланском соборе, не были для нее пустым звуком. Как бы она не относилась к мужу, соблюдать их, для нее было делом чести. Сознание этого оставалось тем немногим, в чем она была по-прежнему уверенна, и Виола не собиралась лишать себя этой уверенности.

Ей трудно было примириться с собой после разочарования, заставившего ее плакать на берегу реки. Вернуть самоуважение оказалось непросто. Ночь за ночью она вспоминала все, что происходило в Милане и после, и пришла к выводу, что нищий был прав - поступай она иначе, она не была бы собой. Да, она оскорбила Неаполитанского короля, но разве он в ответ поступил с ней благородно? Вовсе нет, и это лишало ее всякого раскаяния по поводу сказанных слов. Сожалеть о них лишь из-за постигшей ее затем участи, было бы малодушием.

Сожалеть во имя отца и брата она тоже не могла. Теперь она понимала, что они навсегда отказались от нее, от своих чувств к ней во имя внешнего благородства их рода и благополучия Милана. От ее слов и поступков в Милане никто и ничто не пострадало, за исключением, быть может, надежд отца и гордости брата, но то были чувства, не связанные с ней, такой, какой она была на самом деле.

На самом деле она была совсем другой Виолой, нежели казалась окружающим или даже себе самой. Многое в ней оказалось мнимым - благородство, храбрость, гордость. Многое - неожиданным и неприятным - упрямство, себялюбие, малодушие. Она не знала, как примириться с этой новой Виолой, за что ее уважать. Эта Виола работала в трактире, попирая свою гордость, брала чужие деньги без зазрения совести, была напугана, жестока и озлоблена. И все же, в глубине ее души билось что-то трепетное и важное, что-то рвущееся на свободу и заставившее ее плакать на берегу реки. Но, самое главное - человек, который видел и знал эту Виолу, почему-то не находил ее отвратительной. А если кто-то другой мог относиться к такой Виоле хорошо, то и она сама могла. На большее у нее просто пока не хватало сил.

Как оказалось, граф Урбино не оставил мыслей о длительной осаде. На следующий день он явился в торговый ряд и с напыщенным видом протянул Виоле перстень.

Перстенек был простенький, если не сказать убогий в сравнении с теми, что она носила когда-то. Чем носить такое, Виола предпочла бы обходиться вовсе без драгоценностей, не говоря уже о том, что принять подарок Урбино она сочла бы унижением для себя и оскорблением для мужа.

- Я не могу принять вашего подарка, - холодно ответила Виола.

- Это почему же? - удивился Урбино.

- Я - замужняя женщина, граф.

- Всего-то... - расхохотался тот.

Виола никак не отреагировала, с досадой думая о том, что граф со своим конем плотно загородили ее лоток от всех возможных покупателей.