Легенда о Маат

– Рад, что ты оценила, дочь Сета, – пронеслось голосом Гора в голове, и его губы изогнулись в коварной усмешке.

Мне пришлось напрячься всем телом, чтобы не выдать стремительно расцветающее на лице изумление. Я с новой силой сосредоточилась на том, чтобы отыскать мысли Габриэля, но либо он умело контролировал свой разум, либо его здесь просто не было.

Хапи закончил с переодеваниями. Единственный во всём чёрном на фоне белоснежного безумия, он выглядел опасно.

Он шагнул первым и, как бы того ни хотела, я была вынуждена пойти следом.

Поклонившись, Вивиан направилась к брату. Никто не обратил на неё внимания.

– Гор, – склонив колено перед отцом, сказал Хапи.

Боги отвлеклись от разговоров и распития вина. Все с интересом уставились на старшего сына Гора в чёрном, а потом кто-то воскликнул:

– Брат!

Нервно теребя заусенцы на пальцах, я выглянула из-за плеча Хапи и уставилась на молодого парня, возрастом ближе к Сатет, чем ко мне.

– Кебехсенуф, – приподняв уголок губ, прошептал Хапи. Я решила даже не пытаться проговорить странное имя младшего сына Гора. Неужели нельзя было назвать его Джоном? Или Бобом?

Кебехсенуф, приторно миловидной внешности блондин, сидел по левую руку от отца. Гор смотрел на него с гордостью, почти заглядывал ему в рот от восхищения. Ну конечно, единственный сын, совершивший переход в высший мир, в то время как Хапи отказался, а Габриэль вернулся в Дуат вместе с Анукет.

– А эта очаровательная леди? – приподняв выбеленную пышную бровь, Кебехсенуф посмотрел на меня. – Не ты, дочь Сета, – фыркнул он, заметив волнение на моём лице, – я про блондиночку.

От раздражения у меня дёрнулась скула.

Кебехсенуф вскочил со своего менее роскошного, чем у отца, трона и по ступенькам сбежал вниз. Мираксес боязливо попятилась, когда он шагнул на неё и попытался схватить за руку.

– Не трогай её, – резко прорезавшимся голосом рявкнула я. Хапи грозно рыкнул, втиснувшись между Мираксес и придурком.

– Заткнись, дочь Сет-а-а-а… – следом за хрустом костей последовал громкий визг. Блондинчик отпрыгнул от Мираксес и злобно на меня уставился, прижимая правую руку с двумя сломанными пальцами к груди.

Догадка о том, что слабость Кебехсенуфа – его собственное эго, оказалась верной. Я надавила на болевую точку, а потом воспользовалась моментом и представила хруст ломающихся костей. Нога или рука впечатлили бы присутствующих сильнее, но я возрадовалась и паре пальцев. Главное, что у меня получилось, и на этот раз я контролировала ситуацию почти полностью.

– Как грубо с твоей стороны, Кебехсенуф, – заговорил неизвестный мне бог, не скрывая в интонации злорадные нотки. Он смотрел на Мираксес как на предмет декора, на меня – с презрительным прищуром.

– Мы не варвары, дочь Сета, – раздражённо бросил Гор. – Мы не ломаем друг другу пальцы. Будь добра уважать это и помнить о том, где находишься. Ты больше не в Дуате.

– Сука, – распрямив скрюченные пальцы, выплюнул Кебехсенуф. – Вся в своего папашу.

– Извинись, – вдруг раздалось из-под капюшона белой мантии, и все перевели взгляды на мужчину в самом конце ряда.

Глаза Габриэля заволокла тьма, пугающе контрастируя с белым одеянием. В расслабленной позе, подпирая рукой подбородок, всё это время он молчаливо следил за мной из-под капюшона.

Сердце забилось с такой ошеломительной силой, что стало тяжело дышать. Боги! Что с ним случилось?

– Я не буду извинятся перед твоей шлюхой-женой, на свадьбу с которой ты даже не позвал нас, Амсет.

Меня можно было обвинить во многом: во вранье, в убийстве или в предательстве, но до этой секунды я ни разу не задумывалась о том, что «шлюха» – ещё одно моё имя из разнообразного множества. Кебехсенуф сказал так не потому, что злился или хотел задеть. Просто он знал, что я трахнула каждого второго мужчину Дуата. Буквально.

Габриэль странно, словно не узнавал, посмотрел на меня. В чёрных глазах полыхало пламя, а я не могла отвести взгляд от его обнажённой груди и переливающегося золотом шрама.

Почему он в белом? Что происходит?

Когда Габриэль поднялся на ноги и расправил плечи, испепеляя младшего брата взглядом, Гор вытянул вверх руку и примирительно сказал:

– Извинись, Кебехсенуф. Немедленно.

Парень так громко фыркнул, что его услышали в Каире. Габриэль сжал кулаки, но удержался на месте.

– Извини, дочь Сета.

– Перед Мираксес тоже, – потребовал Хапи.

– И ты извини, красотка, – сквозь стиснутые зубы прошипел Кебехсенуф.

– Конфликт исчерпан, – развёл руками Онурис. – Как чудесно. И как скучно нам жилось без тебя, дочь Сета.

– Отвечай за себя, Онурис, – ответила богиня с длинными серебристыми волосами, собранными в косу. – Мне прекрасно жилось в покое и в человеческой цивилизации. Ты ведь пришла сюда, чтобы снова всё разрушить?

Я промолчала, мысленно отметив, что у её упрёка имелись весомые основания.

Все о чём-то заболтали, оставив меня. Птах не сводил с меня пристального взгляда. Смотрел так, словно раздевал взглядом не для того, чтобы увидеть обнажённое тело. Он будто хотел пробраться в мои мысли, душу, но не умел.