Легенда о Маат

– Законы запрещают принуждение. Я сама сделала это. Две стороны одной монеты: Гор – зло для меня и добро для людей, и Анубис – зло для людей и, как мне казалось, всё же добро для меня. Я могла бы сделать выбор в эту самую секунду, если бы наконец решила, кем являюсь сама.

– Я ничего не расскажу, – прошептала я.

– Тебе не надо ничего говорить. Достаточно лишь позволить Гору овладеть своим разумом. – Его голос дрожал от страха, и он даже не пытался это скрыть.

Я кивнула и утёрла тыльной стороной ладони влажные то ли от пота, то ли от слёз щёки. Птах не озвучил своё предложение вслух, но он был прав. Я должна была сделать это: я должна была стать сильнее, чтобы в самом конце иметь выбор.

Девушка перевязывала порезанное запястье, когда я вернулась в зал и замерла в тени. Она казалась смущённой и растерянной, но, по крайней мере, больше не напуганной. Если бы я ушла, её бы ожидала нелёгкая судьба, но я чувствовала, что, побывав на грани жизни и смерти, она была готова к предстоящим трудностями.

Всё происходило словно в бреду. Я не отдавала себе отчёта в том, как вышла в центр комнаты и взяла со скамейки нож. Острое металлическое лезвие издало неприятный звук, и девушка вздрогнула. Она не обернулась, стоя ко мне спиной и часто вздыхая. Её последние секунды длились бесконечно долго для нас обеих.

Если я буду слабой, Гор захватит мой разум, узнает, что Птах работает на Анубиса. Я не могла подставить их. Я не могла узнать о том, что я хуже, чем мне всегда казалось.

– Прости, – с закрытыми глазами выдохнула я, и звук рассечённой плоти сотряс тишину. Тишину, обнажившую уродливую правду о том, кто такая Маат.

Шелест мягких простыней. Запах и звук дождя. Касание горячих пальцев к моментально покрывшейся мурашками коже. Невесомое прикосновение губ к коленке. Я попыталась приподнять голову, но она вдруг стала тяжелее десятитонного цементного блока. В глазах рябило. Потолок шёл кругом. Я сжала во вспотевших ладонях прохладную ткань и шумно сглотнула.

Я убила её.

– Маат? – Пара пальцев стиснула мои щёки. Крупная тень нависла сверху, и в ноздри забился аромат табака и чего-то цитрусового.

– Ты ел апельсины? – почему-то спросила я, не сразу вспомнив, как пользоваться языком.

– Что? – Изумление в голосе Габриэля тешило моё самолюбие. Он редко удивлялся, если дело касалось не его проблемной жены.

– Пахнешь апельсинами и пепельницей.

Горячее дыхание ласкало шею и губы, создавало томительное напряжение. Я была не совсем в себе, но даже в таком состоянии справилась с тем, чтобы притянуть Габриэля ближе. Мне хотелось, чтобы он раздавил меня, а если выживу, оставался на мне до скончания веков. Вцепившись пальцами в неизвестный атрибут одежды, я дёрнула его на себя.

– А ты пахнешь женщиной, сводящей меня с ума, ты в курсе? – удержавшись на локтях, то ли с весельем, то ли с раздражением фыркнул Габриэль. Его колено упиралось в матрас прямо между моих бёдер.

– Ты спал с ними? – продолжала мычать я, по-прежнему не разлепляя глаз.

– С кем?

– С теми девушками, которые…

– Ты ревнуешь?

– Немного, – призналась я и зевнула. – Я же люблю тебя. Это нормально.

– Не спал, Маат, – выдержав паузу, прошептал Габриэль и немного расслабил мышцы в плечах, прижавшись ко мне сильнее.

– Убил их?

Конечно, он их убил, и вряд ли его терзали угрызения совести. Так почему же я чувствовала себя так паршиво?

– Что с тобой? Ты пьяная?

– Не знаю.

По правде говоря, это было не единственным, о чём я не знала. Я не знала, как и где оказалась. Не понимала, что случилось между решением взять душу и настоящим моментом. Всё так спуталось…

– Где мы? – невнятно спросила я.

– В гостевом домике, – помогая мне раздеться, ответил Габриэль. – Хочешь знать о том, что мы нашли тебя без сознания в коридоре?

– Хочу включить фильм и уснуть у тебя на груди.

– Какой фильм ты хочешь? – облизав губы, спросил он.

– О любви.

– Включаю фильм о любви, – одновременно с очередным раскатом грома вспыхнул огромный телевизор напротив кровати. – Вы хотели бы посмотреть «Титаник»?

– Мы хотели бы посмотреть «Титаник»? – неуверенно уточнил Габриэль и, накрыв меня одеялом, улёгся рядом.

– Ди Каприо умирает в конце, я буду плакать.

– Включить романтическую комедию? – тут же подсуетилась бездушная коробка.

– Нет-нет. Я бы хотела поплакать.

XXVII

Мы почти не разговаривали. Я прорыдала всю ночь, обслюнявив Габриэля с ног головы. Какой-то конкретной причины не было, просто хотелось плакать.

Пасмурное холодное утро ворвалось в гостевой домик вместе с плохими новостями. Полусонная, я ещё лежала в постели, когда в дверь постучали. Вытянув из-под меня руку, Габриэль тяжело выдохнул и встал. Я не сводила взгляда с его голой задницы, пока он разговаривал с Хапи.

– Прямо сейчас.

– Подождёт.

– Наш отец не любит ждать.

– Я похож на того, кого это волнует?

– Собирайтесь. Это ваша последняя возможность поговорить. Вечером он, как и мы, уезжает.