Легенда о Сан-Микеле

Вечером того же дня привязанного к железной кровати мужика перенесли в отдельный павильон и изолировали от других. Я зашел к нему на следующее утро вместе с сестрой Мартой. В комнате царил полумрак. Повязка закрывала все лицо, были видны только глаза. Я никогда не смогу забыть его взгляд, он преследовал меня много лет. Его дыхание было прерывистым и нерегулярным, с длительными перерывами, как дыхание Чейна – Стокса – известный предвестник смерти. Он быстро-быстро что-то бормотал, иногда издавая дикий вой, от которого я весь содрогался. Никто не понимал ни слова. Я стал прислушиваться к потоку непонятных звуков, тонувших в слюне, и постепенно различил одно и то же повторяемое в отчаянии слово:

– Креститься! Креститься! Креститься!

Я всматривался в его добрые, кроткие, молящие глаза.

– Он в сознании, – прошептал я сестре Марте. – Он чего-то хочет. Если бы я только мог его понять. Послушайте!

– Креститься! Креститься! Креститься! – кричал он, не переставая.

– Бегите за распятием! – сказал я монашенке.

Мы положили распятие на кровать. Поток слов немедленно прекратился. Мужик лежал совершенно тихо, глаза были прикованы к распятию. Его дыхание становилось все слабее. Неожиданно мускулы огромного тела застыли в последней судороге, и сердце остановилось.

На следующий день появился безошибочный признак боязни воды еще у одного мужика, а через три дня бешенство охватило их всех. Их вой был слышен по всей больнице Отель-Дьё, говорили даже, что было слышно на площади Нотр-Дам. Вся больница была вверх дном. Никто не хотел близко подходить к палате, даже отважные сестры в ужасе сбежали.

Я как сейчас вижу белое лицо Пастера, когда он переходил от постели к постели и смотрел на приговоренных к смерти взглядом бесконечного сострадания. Потом он опустился на стул и закрыл лицо руками. Несмотря на то, что я привык видеть его каждый день, я только тогда заметил, каким он выглядит больным и усталым, и по еле уловимому колебанию в голосе и легкому дрожанию руки догадался, что он уже получил первое предупреждение о том, что его скоро постигнет.

Тилло, за которым послали во время операции, вбежал в палату в окровавленном переднике. Он подошел к Пастеру и положил ему руку на плечо. Они безмолвно посмотрели друг на друга. Добрые синие глаза великого хирурга, привыкшие видеть так много несчастья, оглядели палату. Его лицо стало белым как полотно.

– Я этого не вынесу, – прокричал он надорванным голосом и выбежал вон.

В тот же вечер оба врача держали совет. Не многие знают, к какому решению они пришли, но это решение было единственно правильным и делает честь им обоим. На следующее утро в больнице царила тишина. В течение ночи обреченным мужикам была дана возможность умереть без мук.

Происшествие вызвало в Париже невероятную сенсацию. Все газеты были заполнены наиужаснейшими описаниями смерти русских мужиков, и в течение многих дней ни о чем другом и не говорили.

Неделю спустя, поздно вечером, ко мне на авеню Вилье прибежал в страшном волнении известный норвежский художник-анималист. Его укусила за руку любимая собака, громадный бульдог, хотя и очень свирепый на вид, но чрезвычайно добродушный и большой мой приятель – его портрет кисти хозяина за год до этого случая был выставлен в Салоне. Мы сразу же поехали в мастерскую на авеню де Терн. Собаку заперли в спальне, и норвежец попросил меня тотчас ее застрелить – у него самого на это не хватало духу. Бульдог то бегал из угла в угол, то, рыча, заползал под кровать. В комнате было так темно, что я решил подождать до утра и спрятал ключ в карман. Продезинфицировав и забинтовав рану, я дал художнику снотворное.

На следующее утро я долго следил за поведением собаки и решил пока ее не убивать, так как, вопреки очевидности, не был уверен, что она бешеная. Бешенство в начальной стадии заболевания распознается не очень легко. Даже классический симптом – водобоязнь – далеко не надежен. Бешеная собака вовсе не боится воды; я часто видел, как такие собаки с жадностью пили воду из миски, которую я ставил им в клетку. Этот симптом верен только в отношении заболевших бешенством людей.

Множество собак, убитых по подозрению в бешенстве, на самом деле страдали какими-то другими, далеко не такими опасными болезнями. Но убедить в этом укушенного чрезвычайно трудно, даже если вскрытие покажет, что собака бешенством не болела, – а ведь на десяток врачей и ветеринаров едва ли один сумеет сделать такое вскрытие. И страх перед ужасной болезнью остается. А страх бешенства так же опасен, как и сама болезнь. Правильнее всего держать подозреваемую собаку под замком, кормить и поить ее. Если через десять дней она будет жива, значит, она не бешеная и можно ничего не опасаться.