Направился было к своим хлопцам, да девушки хором:
— Куда же вы? Помогайте нам!..
И Павел стал помогать. Работал он почти все время рядом с Наташей, и все у него как-то ловко, сноровисто получалось. А когда уже матросы начали строиться, Павел, смущаясь, хриплым от волнения голосом тихонько, так, чтобы не слышали подруги, предложил:
— Если вы в воскресенье свободны, приходите к Нахимову…
Ничего не сказала, только взглянула пристально.
— Коваль, в строй! — окликнул старшина команды мичман Яцына.
— Приходите, я буду ждать! — уже на бегу повторил Павел.
Ответа не получил, но с какой-то особой радостью шел в строю и, хотя никогда особыми музыкальными данными не отличался, на этот раз пел, пожалуй, громче всех.
Не пообещала, но пришла. Постояли, посмотрели на море, на вскипающие белой пеной волны за бонами, а потом пошли по городу. Просто так, безо всякой цели. И столько было интересного для двоих в этом городе, где каждый камень, каждый метр земли — история.
Потом встретились еще раз, еще. А в одно из воскресений они посадили дерево в новом парке, там, где вывернул он тогда неподатливый камень. Посадили, полили, взрыхлили землю сверху, чтобы не испарялась влага от уже начинавшего крепко припекать солнца, забили рядом колышек — опору деревцу в его еще не окрепшей судьбе.
— Пусть растет, как наша…
Павел хотел сказать «любовь», но почему-то не мог произнести этого слова и только взглянул на Наташу. А она и так, без слов, по сиянию глаз поняла.
Они вообще говорили мало, больше молчали, а если и говорили, то только не о любви. Да и не нужны тут были слова…
А вот в прошлое воскресенье Наташа не пришла. Не было ее и сегодня. Коваль просто голову потерял. Даже адреса не спросил у нее, а то сходил бы, проведал — может, заболела. Да он только и знает о ней, что она — Наташа Вдовиченко, и еще, что она самая лучшая, самая красивая, самая дорогая для него девушка.
Мучился, терялся в догадках Павел. И невольно его тянуло к деревцу, посаженному ими. В прошлый раз он взял ведро и лопату из части, чтобы взрыхлить землю вокруг, полить. Да садовник сказал, что все это у него есть.
Набрал Павел полное ведро воды, спустился по склону. Растет деревцо, тянутся к солнцу, к свету зеленые листья. И уже кто-то побывал здесь: земля у корней влажная, разрыхленная.
Растет деревцо. А Наташи нет, и неизвестно, что с ней, где она. Хоть бы на минутку ее увидеть, только спросить — неужели все забыла — и это дерево, и встречи?
Полил Павел еще раз деревцо, присыпал сверху сухой землей, чтобы не испарялась влага, затем сел рядом на траву и до темноты сидел, думая все об одном и том же…
Еще ничего между ними не было сказано, но их тянуло друг к другу — Оля и Виктор каждый вечер встречались на Приморском бульваре. Они уже осмотрели все памятники в городе, все исторические места, а сегодня ушли далеко за город, в горы, поднялись на обрывистую скалу и остановились здесь.
Со скалы открывался широкий простор. Внизу, уступами сбегая с гор, жались к бухте белые дома города; около причалов и в стороне от них виднелись овальные силуэты кораблей, и такими маленькими казались они сверху. Далеко, в самом углу бухты, Шорохов различил приземистые здания эллингов своей части.
А впереди — море. Оно казалось застывшим и в то же время постоянно менялось: то наливалось глубокой синевой, то бледнело до светло-голубого, то становилось матовым, как старинное серебро; временами легкий ветерок нагонял темные пятна ряби, затем они исчезали, и море постепенно зеленело, словно подсвечиваемое из глубины.
Сверху казалось, что море выгнутое, как чаша; края его постепенно поднимались к горизонту и там незаметно сливались с более светлым, словно бледным отражением моря, небом. Вот на самом краю чаши показалась черная точка; она постепенно увеличивалась, и уже стало видно, что это корабль. Он двигался медленно-медленно, словно стоял на месте, и только белый бурун за кормой говорил о скорости хода.
— Хорошо! — неожиданно для себя воскликнул Шорохов и взглянул на соседку.
Оля сидела, опустив руки на колени, тоже смотрела на море, и спокойная, радостная улыбка чуть трогала ее губы. Вот она взглянула на Виктора, и в голубовато-зеленых глазах ее, казалось, отразились и небо, и солнце, и само море.
От этого взгляда у Виктора сильнее забилось сердце, он осторожно обнял ее за плечи и, волнуясь, тихонько заговорил.
— Сидеть бы здесь так всегда… «вместе с вами», — хотел добавить, но почему-то не решился. — Глупо, наверное, но мне хочется сейчас полететь, — и снова хотелось сказать «вместе с вами», и снова не решился. — Вот туда, далеко-далеко, на край моря и неба, в неведомое…
Оля неожиданно зябко передернула плечами, глаза ее потемнели.
— Что с вами? — встревоженно спросил Виктор.
— Ничего, — голос у Оли стал каким-то глухим, незнакомым. — Знаете… Я страшусь этого слова — «неведомое». Когда я его слышу, мне всегда становится не по себе…
— Ну, что ж тут такого?! Неведомое — это новые страны, новые моря, корабли, незнакомые люди…