Только, по словам Ростислава Михайловича Душака, представляли приехавшего в ГДР в командировку полковника Рудольфом Абелем. Я пытался спорить, убеждал, что Вильям Фишер этого терпеть не мог. Но Душак лишь усмехнулся:
— Какой Фишер. Мы о таком и не слышали. Только Абель. Рудольф Иванович дарил нам свои открытки с домиками и березками и на обороте тоже подпись «Абель». Может, и не нравилось. Но был он человеком дисциплинированным. И немцы к нему тоже обращались только так.
Он приехал, конечно, уже после освобождения из тюрьмы, по приглашению разведки ГДР. Его выступления коллеги из ГДР слушали очень внимательно. Задавали вопросы. Абель отвечал спокойно и подробно.
До чего скромный был человек. Чемоданчик легонький. Костюм еще ничего, а ворот отглаженной рубашки давал представление о ее возрасте. Мы гостю: «Рудольф Иванович, давайте сходим в наш магазин. Закупитесь, приоденетесь». А он не понимает: «Зачем? Я из Москвы еще одну рубашку захватил». Но мы настояли, привели, и уезжал наш гость домой из Восточного Берлина уже с чемоданом потяжелее.
А разведчик М.К. припомнил еще одну берлинскую историю. Начальник разведки ГДР генерал Маркус Вольф, в СССР взращенный и отлично говоривший по-русски, чувствуя, что Абель не из тех, кто гоняется за подарками, обратился к его российским сопровождающим с предложением. Хотел, чтобы уважаемый визитер привез в Москву не какие-то ненужные подарки, а вещи ему полезные, которые и в хозяйстве пригодятся. Об этом сообщили Абелю. Он сначала отнекивался, а потом вытащил из чемодана четыре пакетика с луковичками садовых цветов со своей дачи. Домашние попросили привезти семена, и он хотел предложить в обмен вот эти домашние пакетики. И еще потребовалась ему какая-то вещица для домашней мастерской. Вольф, в 1962 году тоже занимавшийся обменом Абеля на Пауэрса, «цветочный обмен» сразу же отверг. Его подчиненные подарили семян и какую-то штуковину для мастерской советского умельца.
А еще, признается полковник М.К., ему запомнилось абсолютное безразличие Рудольфа Ивановича к магазинам и прочей шелухе. Не волновало его это, не трогало. Немцы быстро разобрались в том, что приехал к ним высочайшего класса профессионал, и встречали Абеля совсем не по исключительно скромной одежке. Его выступления слушали внимательнейше. И делали соответствующие выводы. Было чему поучиться у этого немолодого, выглядевшего несколько усталым нелегала.
Третий собеседник меня расстроил. Неплохо знал Абеля — Фишера, бывал у него в гостях на даче и потому осведомился, провели ли к ней газ. Сейчас на даче зимой и летом живет внучатый племянник Вильяма Генриховича Андрей. И пусть его мама Лидия Борисовна — Лидушка ушла, с Андреем мы время от времени общаемся. Он, как и дедушка, — человек неприхотливый, но признался, что на даче холодно. Зимы они с супругой переживают тяжело, в комнатах — градусов 14–15, старенькая печка не греет. Осталось, по мнению Андрея, домику недолго.
А мой знакомец — коллега Фишера вздохнул: «Надо же, когда проводили газ, до домишки оставалось метров 15, ну, 20. И вдруг строители остановились, ушли. А Вильям Генрихович, как всегда, просить стеснялся. Обидно».
Раздосадованный собеседник в сердцах выдал мне еще одну неприятную историю. Еще лет двадцать назад дочь Фишера Эвелина рассказывала, что отец нелегко воспринял отставку. Вызвали его в отдел кадров и сообщили, что обязательного в ПГУ медицинского обследования проходить не нужно. Фишер не понял, и тогда безвестный кадровик огорошил: «А вы увольняетесь по возрасту». И хотя и лет Вильяму Генриховичу было немало, и здоровье после американской тюрьмы было подорвано, расставание со Службой он переживал тяжело. Могли бы вызвать, поблагодарить. Но вышло все сухо, а если по-честному, безжалостно. Фишер с непривычной для дочери откровенностью даже сравнил: прямо как 31 декабря 1938 года, когда выкинули из органов.
Но к расставанию, видимо, шло. Все тот же собеседник поведал еще один эпизод. Приблизительно так же холодно проводили с оперативной работы и другого нелегала — Конона Молодого. И Фишер, и Молодый чувствовали: назревает. Незаметно получилось, что и Конон, и Вильям Генрихович остались без постоянных рабочих мест. Переживавшие за них товарищи по Службе пытались это как-то сгладить, замаскировать. Зная, что Абель-Фишер придет на работу, скажем, завтра, освобождали чей-то стол, усаживали за него легенду разведки, и знаменитый нелегал занимал вроде бы и свое место. Догадывался ли полковник Абель об этой маскировке? Мой откровенный собеседник, несмотря на годы сохранивший живейший ум и феноменальную память, выдохнул: «Догадываться не хотел».
Это не сплетни, не слухи. Увы, настоящая жизнь. Порой должно пройти время, прежде чем до нас начинает доходить, кто был рядом.