Легенды о Христе

– Дай мне огня, странник, прошу тебя! Я вижу, как дорого тебе это пламя, как бережешь ты его. Подумай же о том, что жизнь моих детей – огонь, который светит мне, как тебе пламя этой свечи, что я дорожу и оберегаю его, как ты свое пламя! Дети – свет моей жизни!

При этих словах женщины Раниеро остановил лошадь и поделился с женщиной огнем. Она горячо поблагодарила его и вернулась в дом.

Через несколько часов Раниеро въезжал в большое село. Оно было расположено высоко по склону холма, и климат был тут суров.

Молодой крестьянин повстречался Раниеро у самого села. Он увидел, что путник продрог, едва прикрытый ветхой одеждой, и из сострадания бросил ему свой плащ. Юноша не рассчитал и бросил так неудачно, что плащ упал как раз на свечу и погасил ее.

Раниеро вспомнил о женщине, которой дал по дороге священного огня. Вернулся назад и снова зажег свечу тем огнем.

Готовясь снова пуститься в путь, Раниеро спросил женщину:

– Ты сказала, – начал он, – что твой свет – жизнь твоих детей. Не скажешь ли ты, как имя свету, который я везу?

– А где ты зажег свечу? – спросила она.

– У Гроба Господня, в Иерусалиме.

– Тогда не может быть у твоего света иного названия, – ответила женщина, – как «кротость и человеколюбие».

Раниеро невольно усмехнулся; ему показалось странным и непонятным, как может он быть апостолом кротости и человеколюбия.

* * *

Раниеро проезжал среди прекрасных синеющих вдали холмов с пышной растительностью. Он знал, что Флоренция близко.

Он думал о том, что теперь уже скоро освободится от тяжелых забот о сохранении пламени. Вспоминался Раниеро шумный вечер в Иерусалимском лагере, когда он поклялся отвезти пламя свечи во Флоренцию; вспоминались храбрые рыцари, добрые товарищи, которые наверно давно ждут Раниеро и будут рады его возвращению. Опять поведет Раниеро свои войска на славные подвиги, жестокие битвы, совершит с ними много великих дел.

Однако с удивлением заметил Раниеро, что мысли о будущих славных победах доставляют ему мало радости и обращаются совсем к иному.

Раниеро впервые заметил, что он стал совсем другим за долгий путь, в нем трудно узнать неустрашимого, беспощадного, гордого рыцаря, каким он оставил Иерусалим. Странствование со священным пламенем научило его другим радостям, мирным и тихим, научило любить и уважать человеколюбивых, кротких людей, готовых оказать помощь ближнему; наоборот, во время странствования Раниеро ясно увидел, сколько вреда и огорчений приносят люди злые и гордые, способные любить лишь себя самих.

С удовольствием любовался теперь Раниеро мирным трудом людей, тихой семейной жизнью, и ему приходила в голову мысль, что хорошо бы навсегда остаться во Флоренции, снова заняться прежним ремеслом.

– Это пламя совершенно преобразило меня, – думал Раниеро, – я стал другим человеком.

V

Наступала Пасха, когда Раниеро доехал до Флоренции.

Едва миновал он городские ворота, все еще сидя задом наперед на коне, в ветхом плаще, с зажженной свечой в руках, нищий, встретившийся ему на пути, громко крикнул:

– Безумный! Безумный!

На этот крик выбежал из ворот соседнего дома мальчуган, потом какой-то мелкий воришка, поджидавший добычу, и тоже стали кричать:

– Безумный! Безумный!

Эти трое подняли такой крик, что перебудили всех, хотя было еще совсем раннее утро, и отовсюду стал сбегаться народ.

Уличные мальчишки бежали со всех сторон; они окружили Раниеро и громко кричали на всю улицу:

– Безумный! Безумный!

Раниеро давно привык к этим крикам, они не обижали его; никем не узнаваемый, он медленно ехал по улицам Флоренции.

Но шалунам показалось забавным погасить свечу странного человека; один из них подпрыгнул и попробовал загасить ее.

Раниеро выше поднял свечу и поехал быстрее, чтобы шалуны отстали.

Но мальчишки не отставали, бежали за ним и всеми силами старались задуть свечу.

Чем ревностнее старался Раниеро уберечь огонь, тем дерзче и настойчивее становились они. Они вскакивали друг другу на плечи, надували щеки, тянулись к свече, размахивали руками, бросали в нее шапками. Только потому, что их было слишком много и они мешали друг другу, им не удавалось загасить свечу.

На улицах стало сразу оживленно и шумно. У раскрытых окон, на балконах стояли люди и от души смеялись над безумным, заботливо охранявшим свечу, и шалунами-мальчишками. Никто не испытывал сострадания к жалкому рыцарю в дырявом плаще, никому не приходило в голову помочь ему, все забавлялись его испугом и беспомощностью.

Наступало время обедни, множество богомольцев наполняло улицы по дороге в храм; прохожие останавливались и с любопытством смотрели на странное зрелище.

Раниеро высоко поднялся в седле, он теперь стоял на стременах. Вид его был ужасен. Капюшон упал с головы, открылось бледное, изнуренное, скорбное лицо; Раниеро походил на мученика. В судорожно сжатой руке он держал зажженную свечу, как мог, высоко.

Вся улица жила одним чувством, одним желанием: каждому хотелось погасить свечу. Даже взрослые люди приняли участие в жестокой забаве. Женщины махали платками, мужчины – шляпами. Каждый старался, как мог. Толпа все пребывала.