– Совсем ничего? Тебя уже не занимают мои тайны?
– Напротив, более чем, однако… Они пока терпят.
Настурция словно преобразилась. Она улыбалась мне как–то по-особому…Это яд сочится по ее устам или плохо скрываемое отвращение? Меня как громом поразило! О, Вселенная! Колдунья Ильварета уже не первый раз проникает в мой «кочан капусты». И она видела в нем Эмилию и мою… «привязанность к ней». Как горько! Как беспринципно! Как подло! Мои мечты, только мои! Они – не достояние общественности и уж тем более Настурции! Колдунья Ильварета, сестра–близнец моего предмета воздыхания, теперь относила мои чувства не к Эмилии, а к себе! Настурция, которая до сего момента мою личность еще как–то терпела, ныне наверняка попытается меня укокошить. Она сложила два плюс два, и я… столь ей ненавистный и по ее мнению влюбленный в нее, вообще достоин ли жить? Эх, сплоховал!
– Я тут кое–что хотел заметить…
– Меня?
– Это более чем очевидный факт, но…
По кругу комнаты зажглись свечи. Их мягкий разноцветный свет совсем чуть–чуть разогнал всеобъемлющую темноту. Окруженная загадочными мерцаниями, Настурция подалась вперед и приложила палец к моим губам.
– Не говори ничего. Я не приму так твое.... Не здесь. Потом… когда вернемся в Ильварет. Ладно? Этот день мне хочется запомнить… не таким.
Что она пытается мне этим сказать?! Что она собралась там запоминать?! То, как прихлопнет меня?!
– Хмр! Хорошо! В Грэкхелькхоме? – наобум ляпнул я.
– Подойдет. Сладких снов… Калеб.
Настурция грациозно поднялась и вышла. Скукожившись, я попытался разобрать тот тон, которым она произнесла мое имя. Злобный? Нет. Мстительный? Нет. Предвещающий расправу? Да нет же! Он был… приязненным? Не будь я знатоком человеческих хитростей, отнес бы его к этой категории. Настурция что–то замышляет. Надо держать ушки на макушке. Да, что я о ней?! Лютерия едва не погибла, а я – «Настурция»! Пусть вынашивает свои коварные планы, сколько влезет! Пока мы не возвратимся в Ильварет, мне нечего пугаться! А там, там уж как–нибудь раскидаю «колоду»! Подтасую, если что!
Я так и просидел подле Лютерии до самого рассвета. С красными от недосыпа глазами, всклокоченный и осунувшийся, я ощутил на своей коже первый лучик солнца. Он погладил мое запястье, а затем перебрался на магистра Ордена Милосердия. Кряхтя, как испорченная мельница, я посеменил к окну, чтобы его зашторить…
– Не надо. Я люблю свет… Он сближает меня с Всеотцом.
Я обернулся. Лютерия робко улыбалась мне. Одним прыжком я оказался возле ее изголовья.
– Я почти потерял надежду…
– Луковое Спокойствие изгнало из меня всю болезнь. Я вновь здорова, хотя и обессилена. Это был Луковый Рыцарь… Во мне и со мной. Святой покровитель праведников. Но я себя к ним не отношу. Я грешница.
– В меньшей степени, чем я.
Лютерия по–доброму рассмеялась.
– Шутка засчитана!
– Один:ноль?
– Я так проголодалась! Как будто сотню лет ничего не ела! Поищешь что–нибудь обжоре?
– Теперь ты шутишь? Ты же ешь меньше всех нас вместе взятых!
– Если не поторопишься, то слопаю тебя!
Я нежно обнял Лютерию, после чего ломанулся в поисках кухни. Я бросился на запах. Вот она, кухня! Там все кипело и скворчало! Затевался праздник! Солдаты в измазанных фартуках разделывали лося, пеклись пироги, шинковались незатейливые салаты! Ну, а как иначе? За здравие! Или к тому же… за упокой? Тьфу ты, Калеб! Какой «упокой»! Лютерия очнулась! Слава тебе, Вселенная! Буду должен!
Я наткнулся на Гарка у серванта. Он, при парадном доспехе, что–то обсуждал с поваром – усатым мужиком с офицерской нашивкой на белом колпаке. Своеобразно! Растолковав обрадованному сыну Мито Якка, для кого мне срочно требуется самый огромный поднос со всем вкусным и свежим, я принялся весело насвистывать. Мою просьбу исполнили в лучшем виде. Сгибаясь под тяжестью двух подносов мы с Гарком отправились к Лютерии. По пути нам встретился Альфонсо, – он тоже шел к Лютерии. Я бы, конечно, мог накормить ее из нашей Скатерти, но мне подумалось, что магистру поднимет настроение именно стряпня форта. И не промахнулся! Как же она накинулась на еду! Как оголодавший волчонок! Альфонсо только и успевал намазывать маслом новый бутерброд, Гарк подавать буженину, а я наливать кружки земляничного чая – Лютерия выпила их три! Когда магистр наелась, то сразу уснула.