Легионер. Книга третья

— А черт его знает, чего ему, косому дьяволу, надо! — со злобинкой ответил на немой вопрос казак. — Ежели судить по евонному халату, то чин у этого китаёзы невелик. Стрекотал чего-то, вроде не сердито… Тюркского наречия он не понимает, а я другого, сам знаешь, не ведаю. Покричали мы так-то друг на друга, кажный о своем, да и разошлись…

— А толмачи наши куда подевались? — без особой надежды поинтересовался старшой.

— Ламы-то эти? А бес их знает! Повадились уходить куда-то, молиться по-ихнему. Сперва ненадолго уходили, а теперь и вовсе глаз не кажут. Зазря мы, Ваня, в этакую даль забрались! Говорил я тебе, и не раз! Зазря! И пошто нам, русакам, эти китайцы сдались, не ведаю. Языка не знаем, письмена здешние и за тыщу лет не выучишь. Подарков для богдыхана ихнего наш воевода не дал, толмачей сами кой-как по дороге сюда сыскали, да силком с собой привезли. «Послы!». А толку-то? Монгольский язык тут с трудом разумеют, а про тюркский, видно, и не слыхали даже.

— Однако, прав ты, Андрюха! — вздохнул старшой. — Не нашего, конечно, ума сие дело — но, похоже, воевода с посольством маху дал. К самому-то, к князю Куракину, попробуй без подношениев сунуться — он ведь и говорить не станет. А то и взашей этаких гостей прикажет… А тут, в Китае, нешто иные обычаи? У нас — царь, у них — богдыхан, вот и вся разница. Помнишь, когда только пришли сюда, челядь ихняя перво-наперво про подарки для богдыхана спрашивала? И сердились, и ужасались дерзости нашей, про обиду великую ихнему императору поминали… Пожалуй, уходить нам пора, хоть бы и не солоно хлебавши. Дорога-то дальняя, дожди начнутся — обоз увязнет, последнее бросать придется.

— Ты старшой, тебе и решать, — буркнул Мундов. — Я бы давно отсель снарядился, когда ясно стало, что не примет китайский богдыхан наше посольство. Чего, спрашивается, сидели-высиживали?

— «Давно бы снарядился!» — передразнил Петлин, с кряхтением и руганью подымаясь с полу и разминая затекшую спину. — А кому ответ перед воеводой Ивашкой Куракиным за посольство держать? Вернемся с пустыми руками — думаешь, обрадуется? Не поглядит на то, что мы казаки, под кнуты положит. А то и головешки наши с плеч покатятся…

— Тоже верно, — мрачно отозвался Мундов. — Нам бы какую ни есть грамотку от богдыхана добыть, а? Ты, Иван, как ламы возвернутся, поговори с ними! Постращай их! Пусть сходят к богдыханскому ихнему двору, объявят, что уезжают послы. С великою, мол, обидою! И что грамота русскому князю непременно нужна! Какая-никакая, а нужна…

— Лады! — не сразу, но решился Петлин. — И впрямь, видать, пора и домой! Поди, объяви нашим мою волю: через два дня на третий, благословясь, трогаемся! Все ли к дальней дороге готовы?

— А то! — обрадовался Мундов. — Нашим только скажи, вперед лошадей побегут отсель — так-то уж всем нашенским китайщина эта обрыдла! Вот только с Бергом как быть?

— Что, плох немчура?

— Куда как плох! — подтвердил Мундов. — Боюсь, не доедет… А уж защитничек из него нынче и вовсе никакой, самого оберегать надобно. Поговорил бы с ним сам, Иван, а? Ждать, покуда он поправится, мы не могём — да и поправится ли? С собой брать — так на телеге и здорового утрясет, а у него плечо до самой кости, считай, разрублено. Пускай ихние лекари попользуют нашего Бергушку. Бог даст, оклемается — добредет потихоньку за нами. Ну а ежели того… Что тут, что на Руси лежать в земле — ему, иноземцу, авось разница невелика.

— Нехорошо, Андрюха, товарища бросать на чужбине, — осуждающе покачал головой Петлин.

— Дык какой он нам, казакам, товарищ? Немец, за ефимки к царю нашему в войско подрядился. Знал, поди, на что идет-то! А за что его из Иноземного полка турнули да в Тюмень навечно сослали, к Куракину на правёж? Никто и не знает… То-то!

— Грех, Андрюха, про человека так! Не казак он, верно! И веры ненашенской, — а служил как мог! Забыл, как он по дороге сюда лихо с дикими племенами дрался? Сколь разов мы его в прикрытие оставляли, чтобы подале с тяжелым обозом уйти? Отмахивался от басурман, да догонял…

— Оно, конечно, так, — согласился Мундов. — Так теперь что — из-за него одного здесь нам всем пропадать?

— Поглядим, — неопределенно молвил Петлин. — Пойду, навещу немца-то, а то и впрямь неловко. Не по-нашенски…

* * *

Через три дня, теплым и влажным утром, небольшой обоз первой русской дипломатической миссии, снаряженной в Пекин волею тюменского воеводы князя Ивана Куракина, выехал из ворот буддийского храма и в сопровождении группы пеших и конных воинов императорской гвардии направился на северо-запад. Посольский голова, Иван Петлин, увозил с собой единственный «трофей» сей экспедиции — свиток грамоты императора Поднебесной империи, официально врученной послам Руси на скудной официальной церемонии по случаю отбытия казаков.