Легкая поступь железного века

- Так-так, - Бестужев поглаживал подбородок. – Значит, замышляют что-то... Но ведь слова, братец, слова! Их Государыне как доказательства не представишь! А кабы и представить свидетельницей сестру твою? Так ведь сама она так сделала, что нельзя. Позовут барышню Надежду Кирилловну, та и скажет: мол, спала Наталья Алексеевна у меня в кресле крепким сном, я так ее и застала, сама проснувшись. А те подхватят: приснилось, мол, да и можно ли девице верить... Да и что она услышала, в сущности? Нет, Александр Алексеевич, доказательства нужны крепкие, да не то, что Бестужеву яму копают, а что саму Государыню обвести хотят, через то России навредить... Вот так. И под тебя, значит, тоже копают?.. Постой, а не потому ли ты скрываться собрался?

- Ваше сиятельство! – воскликнул Александр.

- Что ж такого? Дело самое разумное... Ладно, ладно, глазищами-то не сверкай. Знаю, что не трус, не сбежишь. Эк горячка в тебе взыгрывает порой, это плохо, Саша. Да и как Прокудин сумел заметить, что ты им интересуешься? Зачем ты к нему так часто таскался?

- Виноват, Алексей Петрович.

- Виноват... Эх. Да, уезжать тебе надо из Петербурга, это как пить дать. Сразу не возвращайся, отменяю распоряжение. Человечка верного пошли сперва ко мне, я дам знать, можно ли тебе обратно в столицу. Признаюсь: не хочу я потерять тебя, Саша, мало сейчас преданных людей. Очень мало...

Четыре стука с промежутком – условный знак. Наденька счастливо затрепетала и поспешила открыть дверь своей комнаты. Порог переступил молодой человек. Девушка метнулась к нему, а верная камеристка Дашенька заперла дверь изнутри и скрылась в смежной комнатке.

- Александр, жизнь моя, почему так долго не приходил?

- Я и сейчас зашел к тебе попрощаться, - грустно отвечал Вельяминов.

- Как же, Сашенька?!

- Я уезжаю, мой друг, да и вернувшись, увы, пока не смогу тебя видеть.

- Почему?!

- Иначе я окажусь в непонятном положении. Не спрашивай, радость, ни о чем. Верь, все плохое пройдет, надо лишь потерпеть.

- Это... опять твоя служба?

- Да.

Надя покачала головой. Тихие слезы поползли по бледным щекам.

- Видит Бог, Саша! Я люблю тебя больше всего на свете! Но... я ничего не понимаю.

- Если б ты что-то поняла, - грустно улыбнулся Александр, - я был бы в отчаянии.

Что-то загадочное промелькнуло при этом в печальном взгляде его возлюбленной...

Юный дипломат присел на диванчик, Надя прильнула к нему, закрыв глаза.

- Не грусти, - нежно говорил Александр, перебирая в пальцах пепельные пряди ее мягких волос. - Когда-нибудь граф Бестужев направит меня послом в Швецию... нет, лучше в Англию. Я возьму тебя с собой. К этому времени ты будешь уже моей женой, госпожой посланницей. Мы поплывем под парусами по синему морю, которое по утрам будет розоветь от зорьки, а вечерами золотой закат разобьется в нем на сонмы крошечных алых солнц...

- А потом будет буря, - в тон ему подхватила Наденька, - и нас накроет огромной волною. Крепко схватившись за руки, мы медленно пойдем ко дну... и туманные острова Альбиона так и не дождутся великолепного русского посла с его госпожой посланницей.

Александр засмеялся.

- Однако ты очень мрачно настроена сегодня, звезда моя!

- Просто я не хочу расставаться с тобой! Сашенька, я готова плыть с тобой под парусами, готова мчаться с тобой хоть на край света... я хочу быть рядом. А ты, едва явившись, тут же ускользаешь. Ты все знаешь обо мне, я о тебе – почти ничего.

- Но подумай, легко ли мне? Твой отец считает меня своим врагом...

- А так ли это? Вот, ты опять молчишь.

- Да. И поэтому я хочу расстаться с тобой до тех пор, пока мы не сможем обо всем говорить открыто.

- Но почему ты против того, чтобы сестра твоя знала, что мы любим друг друга? Хоть с ней я могла бы говорить о тебе!

- Не сердись, Наденька. Я не хочу, чтобы Наташа становилась посредницей между нами. Есть что-то неправое в наших свиданиях. В любви все должно быть открыто и честно. Любовь – не политика. Да, я опять ускользаю. Пора. Меня сейчас ждут… очень ждут.

Камеристка уже ожидала у двери, она вывела Александра черным ходом, как делала не раз. Надя, забившись в угол дивана, торопливо отирала слезы...

Наталья приказала себе не поддаваться отчаянию, не тосковать, не лить слез. Она занималась обыденными делами, и со стороны казалось, что все хорошо, но так только казалось. Иногда у девушки возникало ощущение, что она проваливается в сон, продолжая делать то, что привычно, отдавая распоряжения по хозяйству, словно заведенная кукла. В свет она не выезжала и несколько дней вообще никого не видела. Александр уехал, до того забежал попрощаться, выпросил у сестры богатый полушалок, что хотела она подарить на день ангела любимой горничной.

- Я Матренушке подарю, сейчас уж некогда что-либо еще искать.

Матренушка была их няней, Саша нежно ее любил.

- Так ты едешь в Горелово?

- Не знаю, душа моя, как сложится.

А потом они поссорились. Александр советовал и сестре покинуть столицу, Наталья отказывалась, утверждая, что Надя тогда останется совсем одна.

- Но ведь тебе может грозить опасность! А Наде – нет.

- Никакой опасности нет и для меня.