Легкая поступь железного века

Сильная рука накрепко зажала ей рот.

- Кричать не вздумай только. Сказал – со мной пойдешь! Смиренница...

Маша забилась в его руках, больно ударила Гришку локтем. Он, разъярившись, оттолкнул ее, и девушка, падая, ударилась о край стола. Опрокинулся подсвечник с догорающими свечами, вспыхнула скатерть... С каждой секундой огонь набирал силу. Гриша от этого зрелища почти протрезвел. Еще через мгновенье пришел в восторг: «А как все выходит-то! Вот оно... и следов не останется! Ну уж теперь...»

Он метнулся к образам, снял икону Николая Угодника. За иконой – тайник, - знал, подглядел в замочную скважину, как барин прячет добро, собираемое по камушку драгоценному, по монетке... Сребролюбие одолело в последние годы Степана Степановича. Вскрыл Григорий тайник, вытянул заветную баринову шкатулку, которая сама по себе - состояние, и торжествующие глаза его заблестели едва ли не ярче драгоценных камней на ее крышке. Маша без сознания лежала на полу. Гриша глянул на нее с нехорошей усмешкой и пробормотал:

- Что же, видать, судьба твоя такова. Никому не достанешься. А и не надо! И любовь моя проклятущая вместе с тобой сгорит.

Комната уже наполнялась дымом. Гришка бросился прочь.

...Первым заметил валивший из бариновых покоев дым Антипка. Он помчался по всему дому с воплями:

- Горим!!!

Дом мгновенно отозвался суматохой, криками, плачем. Находившие внутри слуги хватали первое, что попадалось под руку, и выбегали на улицу. Антипка наткнулся на Таисью, которая со стонами цеплялась то за одно, то за другое, и, казалось, готова была заживо сгореть, чем расстаться хоть с частичкой своего добра.

- Где Маша? – завопил Антипка. Целый поток ругательств обрушился на казачка, и если бы ругательствами можно было бы закидать огонь, сто пожаров потухло бы от Таисьиного красноречия.

– Это она, – быстро перешла злая баба на Машу, – она – змеюка! – дом подожгла, ее у барина заперли, так она... стерва блудливая!.. от гордячки своей... Ее счастье, коли сгорит, не то я всем... я до Царицы дойду... всем скажу, кто поджигательница есть!!

Мальчишку как ветром сдуло.

К комнате, где находилась пленница, доступа уже не было. Антипка, щурясь, кашляя от дыма, плакал и кричал во все горло:

- Маша!!

И вдруг в темном коридоре наткнулся прямо на нее. Сердце, и без того больно колотившееся, забилось от радости так, что мальчик едва не задохнулся. Маша стояла, бессильно прижавшись к стене. Она не сгорела, как думал Григорий. Очнувшись сразу после его ухода, девушка успела выбраться из комнаты, благо Гришка и не подумал вновь запирать за собой дверь, успела убежать подальше от очага разгорающегося пожара, но неожиданно ноги ослабли, и она оперлась о стену, чтобы не упасть. Так и нашел ее Антипка. Долго не раздумывая, подхватил девушку за локоть и потащил за собою к черному ходу... «Поджигательница!» – звучало злое слово в ушах казачка. Он не сомневался, что вздорная баба Таисья, захапав, наконец, все, что только возможно, выберется, если уже не выбралась, из дома и станет визгливо орать всем это слово с прибавлением Машиного имени и с руганью на все лады. Значит, надо Машу и от этого спасать! Вот что промелькнуло в голове Антипки, когда они уже сбегали с лесенки на задворки дома, покидая его последними...

Не давая Маше ни опомниться, ни передохнуть, мальчик с силой тащил ее за собой через огороды, садовые заросли, перетаскивал через плетни, где-то они даже проползли под нагнувшимся к земле стволом яблони, расщепленным в грозу. Пока не оказались на берегу реки. В прибрежных кустах пряталась небольшая лодчонка. Отвязывая ее, Антипка невольно услаждался чувством переполнявшей его гордости – это он, он спас Машу! – но в то же время боязнь погони не отпускала его...

Но он мог не бояться. Второе происшествие, случившееся вслед за первым, а вернее – оказавшееся его следствием, ошеломило дворню, и даже Таисья на некоторое время онемела.

Степан Степанович Любимов подъезжал к дому с тяжелым чувством, нездоровилось ему, то ли от вчерашней анисовой, то ли уж само по себе, да только на душу словно камень какой положили. И ведь не зря сердце ныло...

Сначала он ничего не понял. Пылал родной дом, в который когда-то Любимов, еще бесу сребролюбия не всецело отдавшийся и драгоценности в шкатулочку не прятавший, бухал все свои доходы от имения. И вот этот дом, краса Любимовки и гордость барина, погибал на глазах... Остолбенел сперва Степан Степанович, а потом заорал не своим голосом и рухнул без чувств...

Прошло несколько часов. Дом догорал. Степан Степанович, которого поместили в жилище приказчика, в себя не приходил. Таисья вертелась возле, притворно плача и голося, – тут вновь всплыла «поджигательница». Дворня спорила: кто-то видел, как Маша с Антипкой вроде бы выбежали из дома («а може, и нет»), кто-то уверял, что «бедная девка» непременно сгорела. «Туда ей, байстрючке, и дорога», – прибавляли – кто вслух, кто про себя – завистливые дворовые бабы. И никто не сомневался, что подожгла дом она – Маша.