Легкая поступь железного века

- Наталья Алексеевна никогда не предаст! - был его твердый ответ, хотя в глубине души он и сам терялся в недоумении по поводу странного поведения бывшей своей невесты.

Наконец, собрались – Наталья с неизменным своим Сенькой, и Митя. Петр и его возлюбленная отпускали их с тяжелым чувством. Кроме того, Маша, которую все считали близкой родственницей господ, невольно принимала на себя в их отсутствие роль хозяйки, что тяготило ее невыносимо.

...За окном метались тонкие вишни под жестким натиском ветра, еще чуть-чуть – и огромные капли брызнут на желтеющую траву, мгновенно переходя в обильный дождь, а там – и в ливень. При такой погоде очень хорошо, славно, уютно, сидеть в тепле за самоваром и угощаться, чем Бог послал, - через верного своего служителя – иерея Сергия. Сам батюшка Сергий ел мало, слегка поглаживая бороду, слушал он вдруг разговорившегося Митю, который, возбужденно блестя черными глазами, рассказывал обо всех приключениях – своих, Машиных, Ксеньиных. Слушал батюшка очень внимательно, но меж тем и думал о неисповедимости судьбы Божьей, приведшей в его тихий дом вместе этого мальчика-иконописца и утонченную красавицу-барышню, что сидит и тоже вроде слушает, а сама явно думает о чем-то своем...

Но вот Митя закончил рассказ, а закончив, тут же засмущался, раскраснелся, опустил длинные ресницы.

- Так что ж, - ответил на его речь священник, - ежели барышня Ксения Петровна пожелает, милости просим в гости! Так ей и передай. Да и не пожелает, так все-таки уговори как-нибудь. Только не стращай ничем и не шуми, - это ей, видать, от дядьки ее чумового поперек горла... А вообще-то... ох как все сие удивительно! Ну а Машеньке передай – на всех на нас Божий суд найдется, и на обидчика ее, Степана Степановича, нашелся. Да милостивый суд – ждет Господь обращения грешной души. А все ж таки и страшный – как его тогда, при пожаре, удар его хватил, так все и не оправится никак. Теперь лежит да, видать, думает о жизни-то, как прожил, чего путного сделал али непутевого. Ох, как Господь сейчас обращения его ждет! Был я у него... Лежит, насупился, слова сказать не может – язык отнялся. Я и так, и эдак, мол, давай исповедывать буду, грехи называть, а ты кивай, коли есть грех такой. Еще сильней нахмурился и знаком показывает: ничего не хочу, мол. Вот. И как уж быть с ним теперь? Я-то все о нем расспрашиваю, а сам не еду пока. А он совсем нынче один, даже старый друг его, господин Бахрушин, не навещает. Дочке, говорят, писали за границу, ни ответа, ничего... Вот так.

- Навестить бы его, - робко изрек Митенька, почувствовавший, несмотря ни на что, сострадание к Любимову.

- И то, - обрадовался отец Сергий.

- Батюшка, - вдруг заговорила молчавшая дотоле Наталья. – Давно вы в этом селе служите?

- С младых лет, здесь еще и батюшка мой служил. Здесь я и родился.

- Так, может быть, помните такого... Павла Дмитриевича... – тут Наталья запнулась и нахмурилась, она вдруг поняла, что даже не знает фамилии человека, которому так доверилась. Вздохнув, продолжила:

- Он рассказывал мне, что тоже в этих местах родился...

- Это какой же такой Павел Дмитриевич? – нахмурил лоб батюшка, старательно припоминая.

- Ох, сама не знаю! Знаю только, что забрали его в Тайную канцелярию при Царице Екатерине...

- О! – воскликнул священник, даже не дослушав. – Павлуша-то! Да как не знать, он ко мне на исповедь ходил! Да, забрали... У нас тут все окрестные господа с месяц, наверное, с перепугу носа за порог не казали, боялись, как бы и их следом не потянули, - он дружбу-то со многими водил.

- И с Любимовыми?

- И с Любимовыми. Да. А потом у нас у всех от боязни, а первее – у самых близких его друзей, и имя-то его стерлось с уст, позабылось, будто и не было человека вовсе. Был да сплыл – исчез. Да-а-а... И никто не знает, что с ним сталось. Постойте! Так неужто вы знаете? Неужто жив наш князь?

- Князь?

- Да, Павлуша. Он ведь Мстиславский урожденный.

- Вот как? – удивилась Наталья. – Род знаменитый...

- Да-да. Богат он был, уважаем, князь Павел Дмитриевич, несмотря на юность свою... Добрый, мухи не обидит, хоть и повеселился тож вовсю на батюшкино наследство. Именье у него хорошее было, земли, да все забрали... И долго потом я мучался: не на меня ли наглядевшись, проявил он дерзновение, потому как сам тогда, будучи еще молодой ревности исполнен, возглашал за обедней здравие не Государыне, а отроку Петру, сыну Царевича Алексея Петровича убиенного.

- Помню! – воскликнула Наталья. – Говорил мне Павел Дмитриевич, еще думал, уж не взяли ли и вас тоже.

- Господь миловал. И то, не иначе, как чудо Божье… Так значит, видели вы его, Павла Дмитриевича-то, говорили с ним?

- Видела, говорила. Жив он, здоров, сейчас в столице по делу...

- Ох, как же я рад, матушка, как рад! Славную весть принесли вы мне!

А Наталья, едва сдерживая нервную дрожь, глядела на блестящий самовар широко раскрытыми глазами, словно чем-то привораживал он ее...

Глава десятая

Грехи человеческие