Легкий способ завязать с сатанизмом

Одним утром мне пришлось подвозить его в школу. Ты на своей сильно влетела, страховка вроде покрывает, и спасибо. Сама цела – да что тебе сделается, осталась только кожа и требуха, ломаться и нечему. За руль своего авто я тебя, конечно, не пущу – кто ж даст мартышке автомат? Вышли вместе с мальцом во двор, глядь краем глаза, а он мне уже по плечо. Руки нелепо подпрыгивают, ноги волочатся, тонкая шея гнется под тяжестью головы. Пустил его на переднее сиденье, путается в ремнях, даже сам пристегнуться не может. Цыкнул на него, сделал все сам. Ехали молча, нужный поворот прошел мимо, навигатор повел дурацким путем. Да чтоб я помнил, куда точно ехать, я там лет пять уже не был. Обругал Петю, что не сказал, куда поворачивать, он даже извиниться не смог, промолчал. Глотал сопли, наверное. Все-таки выехали, встал на парковке: «Выметайся, – говорю, – рюкзак свой не забудь, растяпа. Чего сидишь?» Он смотрит мне в лицо бесстрастно, как через прицел, холодная, как из проруби, ненависть. Всего секунда, и оцепенение рассыпается, хлопает дверь, мальчик уходит. Знаешь, не так уж и плох мой наследничек. Он мне еще отомстит, зло победит зло.

Музы Катрины

Катя плотит 30 Колю уже два года, но так, чтобы об этом никто не знал. Коля рассеянно поправляет узел галстука, тянет пластиковую карту официантке, вводит пин. Официантка мотает на палец белокурый локон, легонько вздыхает и уходит.

– Милая девочка. Сто рублей на чай найдется?

Катя долго роется в сумке и протягивает смятый полтинник.

– А еще нету? Некрасиво же как-то.

Катя поднимает взгляд, и ее глаза розовеют от крови.

– Ладно, тогда не надо.

Коля встает с места, запихивает купюру в боковой карман пиджака, помогает Кате одеться, распахивает перед ней двери, кричит через весь зал глубоко и бодро: «Всего доброго!» Белокурая официантка толкает в бок бармена:

– И как эта мышь такого красавца охомутала?

Улица пахнет весной и пылью. Коля причитает:

– На две с половиной насидели. Скинешь на карту? У меня ведь совсем ничего нет, в магазин еще на неделе ходил.

– Только бельгийский стаут из дубовой бочки помню.

– Ну вкусно же было? Ты тоже пила.

Возразить и нечего.

* * *

Душным вечером, под небесами винного оттенка, у распахнутого балконного окна, приподнимаясь на цыпочки и возвращаясь на пятки, Катя вскрывает душу. Протокол вскрытия фиксирует осоловевшая, приподнято-добродушная подруга.

– За неделю до расставания поняла – родинки на его левой лопатке выстроились в созвездие Персея. Не весь Персей, конечно, стопа-бедро-плечо. Головы нет ни своей, ни Горгоны. Да и самого Персея нет на небе в мае, скрылся за горизонтом Персей.

Подруга кивает, чпокает винным горлышком, наливает себе и Кате.

– И ведь скучаешь по всякой ерундистике. В возрасте Христа, а все тот же праздничный блондинчик. Спина безволосая, желтоватая, только выше созвездия два волоска отрастают упрямо. Он все ерепенится – вырви, кошмар какой! Потянешь пинцетом, и выходят, чуть темноватые у корня. Положишь к нему на коленку в шутку, он вспыхнет, стряхнет.

– А теперь что?

– Верни, что на свадьбу дарили, говорит. Пятьдесят тысяч родители давали, говорит.

– А ты?

– А я – если нуждаешься, возьми себе кольца. Он ни в какую, это же подарок, как можно. Потом заезжал за вещами, молча забрал и уехал.

Подруга таращит глаза, мгновенно трезвея.

– Дело понятное, творческий поиск. Когда все профукает, попросит еще. Не дам.

* * *

Катя рисует портреты. Всякая пошлость, но заказов много, и Катя не жалуется. Месяц прожила бок о бок с замгубернатора, осанисто несущим ордена и аксельбанты на фоне пышных облаков.

– У тебя Екатерининский орден рядом с Ленинским висит, – бросал через плечо Коля по пути на кухню.

– Господа так заказать изволили-с.

– Меня б нарисовала лучше. Вот как есть хорош. Только часы наручные швейцарские хочу, достала китайщина эта.

Катя мешает охру с ультрамарином, добавляет белила, и за спиной замгубернатора начинается гроза.

* * *

Крутится у зеркала, тянет носок вперед, довольно прицокивает языком – чулки великолепны. Стройные ноги с вертикалью черной полосы – те самые прямые, чья встреча невозможна. Открывает шкаф, нетерпеливо листает плечики, выуживает платье. Раздевает вешалку, ныряет в горловину, неловко шерудит по спине – бегунок замка убегает, не дается неловким пальцам. Вздыхает, замедляется, оп – предатель-бегунок пойман и исправно выполняет свои обязанности. Разворот на носках, шаг на кровать, вытянутые руки вверх – обувная коробка летит в объятья прямиком со шкафа. Одно движение, и лодочки на месте. Узкая полоска зеркала выхватывает глаза – серые, туманные, косые от слежки за кисточкой туши. Зеркало отдаляется, и взгляд упирается в поросший черной щетиной подбородок. Зеркало падает на пол и дает паутину трещин по центру.

Андрей вышагивает на каблуках в поисках веника. Вот же, под раковиной, Катя опять переложила. Андрей наклоняется вдвое и сметает осколки в пластиковую пасть совка. Металлическое копошение в замке, шаг через порог, в дверном проеме появляется Катя.

– Наконец это платье хоть кто-то носит.