Легкий способ завязать с сатанизмом

Вовсе и не Малыш, а Гамлет со свиной головой вместо Йорика. Гитары и ударные звучат так, будто в голове колошматят одной шпалой о другую. Искры, звон, слишком много всего, чтобы отличить, где звук, а где свет. Гамлет подхватывает пластиковую баклажку в углу сцены и льет на зрителей бурую жижу. Толпа ревет – это кровь.

Асю таскает на концерты единственная подружка. Обычно Ася зевает у колонны, одна на весь клуб не в черном. Сейчас она смотрит на лица в красных брызгах и чувствует, как холодеют колени. Гамлет кланяется, уже удаляясь со сцены, орет:

– Покайтесь, ублюдки! Да здравствует смерть!

* * *

Гамлет на самом деле Дима, и он, в общем, милый. Они столкнулись с Асей в туалете клуба, когда он шумно полоскал рот.

– Знаешь, почему у меня зубы черные? Это активированный уголь. Попробуй пожевать, у тебя тоже такие будут.

– А зачем тебе черные зубы?

– Чтоб быть похожим на труп.

Он оборачивается. У внутренней поверхности губ запекшиеся черные полоски, по выбеленным щекам стекают остатки грима – как смерть красивый.

– А где ты взял столько крови?

– У драммера тетка мясом на рынке торгует.

* * *

И ведь перезвонил. Дурацкие, школярские просиживания штанов на лавочках в парках. Долгие разговоры – Ницше и Шопенгауэр на коленке, будто списанные со шпаргалки. Мифы и легенды скандинавских народов:

– Вокалист сначала вскрылся, потом шмальнул в голову из дробовика. Двадцать два было, я уже старше, аж стыдно. Труп нашел гитарист, они жили тогда вместе, сфоткал, вызвал ментов. Мозги собрал и с капусткой пожарил, ну, так говорят. Фотка с простреленной башкой потом по фанатам разошлась, даже пластинка с ней на обложке вышла. У меня есть переиздание, покажу, когда в гостях будешь.

«Пойду я к тебе после таких историй, как же», – закатывала глаза Ася. И ведь пошла.

* * *

Ася любила сказки. В девять лет ей расхотелось играть с другими, стало скучно. Летом в деревне листала книжку с картинками, зевала, маялась, пока за поворотом очередной страницы не встретила круглого, небывалого, колючего до пушистости ежа. Рисованный еж смотрел черно и мудро, будто знал все на свете. Втайне от взрослых Ася вырезала картинку и приклеила ее к исподу старого письменного стола – у ежа появилась нора. Ася ныряла в нору, когда хотела поговорить или помолчать, а еж все понимал.

Как-то на прогулке зашуршала трава у дорожки, Ася мотнула головой и увидела настоящего ежика.

– Поймайте его мне, поймайте! – умоляла взрослых Ася.

Отговаривали, упросила. Дальше жили с двумя ежами. Нарисованный верно слушал, настоящий топал ночами и шкодил. Наскучил быстро, но обратного хода давать было нельзя, Ася терпела. В конце лета уехали в город, оставив ежей на попечение бабушке. Рисованного чмокнула на прощание и обещала вернуться, на настоящего даже не глянула.

В октябре пришло письмо – бабушка каялась, не уследила. Еж в спячку впал, улегся в печку, а тут подморозило, топить пора. Выскочил ошпаренный, метался по дому, потом затих. Нет больше ежа – напасть какая! Да и дрова прошлогодние кончились, а новые только в конце недели обещают. Пришлось старый письменный стол в топку пустить, все равно другой скоро привезут.

– Пропал еж, пропал, – выла три дня Ася.

Взрослые думали об одном, Ася плакала о другом.

* * *

На Рождество Ася получила от Димы тоненькое серебряное колечко. Кругом пировали варвары – гитарист тыкал барабанщика вилкой в голое запястье и призывал половчее продать душу Люциферу, басист печально глазел на Асю и громко жевал чипсы, другие приятели перебрасывали друг другу свиную голову, оставшуюся после вчерашнего концерта. Хруст, возня, рев гитар из колонок – обычная пьяная суета вечеринки. От тычков вилкой у барабанщика пошла кровь, хлопнула дверца холодильника – искали перекись.

Крепко набравшийся Дима лежал на боку под елкой. Ася легонько переступила через него и взяла с полки CD – длинные белые волосы, птичий изгиб окровавленного запястья, между лбом и носом мозги наружу.

Перевела взгляд на Диму – поза та же и волосы те же, только мозги пока на месте.

* * *

Ася любила сказки. Страшные – тоже. Мертвого Малыша она собрала по фан-сайтам, по кусочкам. Он состоял из дохлой вороны в пакете, вонь которой вдыхал перед тем, как запеть. Из битого стекла и кровопотери, такой, что со сцены уносят врачи. Из истлевшей в земле одежды, надетой на белое, еще живое тело. Из неутолимого одиночества. Из последних слов: «Я не человек, все это просто сон, и скоро я проснусь».

Живой Малыш был похож на мертвого, как кенотаф на могильный холм. Там, где раньше была настоящая смерть, осталось только ее подобие. Ася смотрела все тот же спектакль из раза в раз. Чудеса и чудовища поистаскались.

И тут на дне проруби с ледяной черной водой блеснул серебряный ключик – догадка.

* * *