Легко видеть

Вадим Кротов сразу бросался в глаза рублеными чертами лица, крупной головой, увенчанной вьющимися черными жесткими на вид волосами, короткой шеей и сильной нескладной фигурой. На первых же лекциях обнаружилось, что он любит задавать вопросы преподавателям, и соседи не оставили это без внимания. Однажды, поднявшись с места и задав вопрос, он согнул ноги, чтобы сесть, но промахнулся мимо сдвинутого вбок табурета и грохнулся на пол под смех окружающих. К удивлению Михаила, Вадим ничуть не обиделся – только улыбнулся, широко раскрыв рот и чем-то при этом напомнив пиноккио. В глазах тоже не было злости. Собственно, это было первое воспоминание о нем. Вскоре обнаружилось, что парень действительно настойчив и умен. Он взял себе за правило учиться «на пять» и на экзаменах не пользоваться шпаргалками. Этим установкам Вадим остался верен до конца учебы, но уже на четвертом курсе он сознался Михаилу, что зарок насчет шпаргалок дал в общем-то зря. Прагматизм, свойственный его уму, заставил признать, что в этом не было ни высокого (ну как же – всё честно!) ни практического смысла. Зубрежка не развивала мышления, а запоминание чертовой уймы конкретных фактов выглядело бессмысленным занятием на фоне множества справочников и таблиц, без которых все равно нельзя обойтись. Много позже из романа Уильяма Фолкнера «Шум и ярость» Михаил впервые узнал, что из американских университетов безжалостно выгоняют студентов, попавшихся на использовании шпаргалок. И еще много позже уже от русских преподавателей, работавших в американских университетах, услышал, что там считается моральной обязанностью студентов сообщать администрации о студентах, списывающих на экзаменах. Ничего более низкого, гнусного и отвратительного с точки зрения советского студента просто быть не могло. Они поступали совсем иначе. Если кто-то не знал билета и давал об этом знать кому-то уходящему из аудитории, остающиеся за дверью уже сдавшие и не сдавшие спешно готовили материалы для нуждающегося и уже через несколько минут доставляли их ему. Этика взаимопомощи всегда была на высоте и была хороша не только тем, что исключала доносительство, но и действительно способствовала расширению круга знаний у экзаменующихся – если они до этого чего-то не знали, то после получения шпаргалки запоминали это навек. Американскому же менталитету было чуждо оказывать помощь конкурентам, пока еще только потенциальным. Там образовательная система дальновидно, начиная с ранней стадии обучения, приучала будущих специалистов к идее исключения соперников из конкурентной борьбы любыми средствами. Среди советских же студентов считалось непристойным, как тогда говорили, «зажимать» свои знания и не делиться ими с коллегой, если тот чего-нибудь не понимал. Авторитет среди товарищей по курсу в значительной степени определялся способностью и готовностью объяснить другим то, что им не удалось понять от преподавателя или в учебнике. За годы учебы в двух институтах – в Московском Механическом – первые три курса, остальные в МВТУ, куда перевели факультет – им хоть и редко, но встречались мудрые преподаватели, которые принципиально в упор «не замечали» списывающих на экзаменах. Они вовсе не были добряками и руководствовались здравыми соображениями другого рода: в ходе экзамена человек узнает больше, чем знал до него, а чтобы выяснить, как он умеет мыслить в режиме импровизации, ему можно было задать дополнительные вопросы. Если они убеждались, что студент «рубит» предмет, то без колебаний выставляли ему хорошую или отличную отметку. Но таких преподавателей им встретилось совсем немного. Большинство предпочитало, чтобы студенты обманывали их всерьез.