Он увидел ее всю, в полный рост – невысокую, статную, самую ладную из всех, кого знал. В лице ее явно читалось беспокойное ожидание, когда же он, наконец, вернется или, по крайней мере, даст знать, что завершил поход. Вокруг Марининой головы сиял ореол. Это лучистое тепло он чувствовал только в ней и больше ни к кому так не стремился. Охота была допрашивать себя относительно Гали? Какой смысл был придавать ее появлению в его жизни, включая ночь в палатке, сколько-нибудь серьезное значение? Конечно, плохо, что столкнулись, плохо, что не устоял, тогда как вполне мог устоять, но от себя он все равно не перенес на нее ничего хоть сколько-нибудь значимого. А что в своем воображении перенесла на него Галя, его совсем не интересовало. Теперь его занимало только одно – поскорее закончить этот поход и добраться до любимой по-настоящему.
Примерно за два часа до наступления темноты Михаил отпустил от себя водяной парашют и вскоре скользнул со стрежня в небольшое улово за скальным мыском, где невысоко над склоном была небольшая площадка. Он с трудом приподнял с сидения затекшее тело и вылезая за борт в мелкую воду, подумал, что пройденные за сегодня девяносто километров, несмотря на безделье, дались ему совсем нелегко. Зато он мог радоваться тому, что теперь до Марины осталось всего сто пятьдесят – сто шестьдесят километров самосплавом плюс восемь тысяч километров на самолетах, если он сам не оплошает и авиация не подведет.
Устраивая бивак, приходилось выполнять изрядно поднадоевшую работу. Однако, подумав, что вскоре она может кончиться, Михаил вдруг ощутил, как она ему дорога. Придти в незнакомое место и в короткое время оборудовать себе уют и ночлег – разве это не маленькое чудо, на которое ты способен, чтобы благодаря ему поход перестал быть одним лишь физическим и познавательным испытанием на грани выживания, но смог бы еще запомниться как восхитительный отдых? Рутинные занятия – переноска груза вверх от уреза воды, установка палатки, заготовка дров, разведение костра и приготовление еды – все это вместе и по отдельности могло, оказывается, настолько сильно радовать, что лишиться их в одночасье казалось щемящей потерей одного из значимых жизненных удовольствий. Пока оно выпадало тебе, ты мог не только пристойно защититься от достаточно серьезного напора стихий, но и, находясь рядом с ними, всего лишь чуть-чуть обособившись от них, воспринимать первозданность мира, чувствуя себя почти что его органической частью. Здесь можно было думать, думать и думать обо всех временах своей жизни – прошлой, настоящей, даже будущей, как не думается больше нигде. Сейчас, на закате жизни, он уже не имел уверенности, что сможет попасть в такие условия для размышлений еще неопределенно большое множество раз. Тем печальней было сознавать, что свою квоту этого замечательного образа жизни он уже выбрал почти до предела, а то и совсем. Словно сочувствуя ему, природа в этот вечер начисто вымела ветром весь таежный гнус. Костер в небольшом укрытии горел ровно. Михаил пил чай, любуясь дарящим тепло костром. Дров он притащил много, благо их тут было изобилие, и теперь он мог долго сидеть в темноте без всяких забот и переноситься в мыслях куда угодно.