Читаем Лейтенант полностью

У нее было такое выразительное лицо, такой живой характер, что Руку невольно хотелось отступить на шаг назад и отвести взгляд. Но он сдержался. Тем временем старушка уже чувствовала себя, как дома, – раздувала затухшие угли в очаге, а вторая девочка подавала ей хворост из корзины. С таким чувством, будто он безрассудно прыгает в пропасть, Рук приложил руку к груди, к тому месту, которого коснулся Варунгин.

– Рук, – представился он. – Дэниел Рук.

Она тут же запомнила его имя и смогла достаточно точно его выговорить. Потом приложила руку к собственной худенькой груди. И произнесла несколько слогов, которые ему не удалось толком расслышать.

– Та-ра, – попробовал повторить он.

Вторая девочка, стоявшая у очага, хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и он услышал, как она передразнивает его неудачную попытку.

Он закатил глаза и состроил гримасу. «Да-да, я болван. Зато безобидный».

Потом попробовал еще раз – его собеседница проговорила то же слово чуть медленнее, и бесформенные звуки сложились в цепочку слогов: Та-га-ран.

Ему так и не удалось в точности за ней повторить. Но ее лицо просветлело от радости, что чужеземец назвал ее имя и что это она его научила.

Итак, он запомнил ее имя и еще две фразы, но ведь ясно: эти ни с чем не связанные звуки быстро сотрутся из памяти. Пусть это и не «ветер», «погодные условия» или «показания барометра», но тоже часть здешних мест – сведения, которые следует записать.

Чувствуя на себе ее взгляд, он достал с полки чистую записную книжку, сел за стол, окунул перо в чернильницу и открыл первую страницу. Ровным почерком астронома он написал: «Тагаран – имя девочки. Маррай – мокро. Пайе-валлан-илл-ла-бе… – здесь он на мгновенье замешкался, – о сильном дожде».

Он вслух зачитал ей написанное, водя пальцем по строчкам и с трудом выговаривая каждый слог. Она улыбнулась – все ее лицо преобразилось, озарившись восторгом.

Старушка что-то громко говорила. Должно быть, нечто вроде: «пойдемте, девочки, нам уже пора», потому что вскоре все трое удалились. У подножия скалистого склона Тагаран обернулась.

– Йениоо! Йениоо! – крикнула она и Рук откликнулся: – До свидания! До свидания! – Разве она могла иметь в виду что-то другое?

– Приходите еще! – добавил он. – Возвращайтесь скорее, я всегда вам рад!

Но их уже след простыл. Он махал кустам, раскачивавшимся на ветру.

* * *

С их уходом тесная хижина показалась Руку большой и непривычно пустой. Вон на кровати томик Монтеня, который они листали. А вон одеяло – так и осталось лежать комом после того, как та роскошная девица приложила его к щеке.

В тишине гулко разносился стук падающих с крыши капель.

– Маррай – мокро, – вслух произнес Рук. – Пайе-валлан-илл-ла-бе – о сильном дожде.

Он отчеркнул написанное, проведя поперек страницы длинную ровную линию. Она означала: «Это то, что я знаю». Под ней ждал своего часа чистый лист. Рук вспомнил, что у Силка есть похожая записная книжка и такой же список слов, только чуть длиннее. Будиери – хорошо. Богул – мышь.

Но ведь язык – нечто большее, чем список слов, набор составных частей, перемешанных, словно гайки и болты в коробке. Язык – это механизм. И чтобы понять принцип его работы, нужно разобраться, как все его детали взаимодействуют между собой.

Для этого нужен тот, кто способен не только записывать слова и бездумно их запоминать. Кто сможет разобрать механизм, выяснить, как он работает, и найти ему применение: человек с системным мышлением, ученый.

Рук смотрел на написанные на бумаге слова и не сомневался – точно так же, как не сомневался, какое число считать простым, – что именно он станет этим человеком.

Вся его жизнь вела к этому. Он видел это очень ясно, словно перед ним лежала карта – карта его жизни и его личности. Он явился на свет с врожденным стремлением разобраться, как устроен мир. Умеет читать на пяти языках. Неизведанное для него – хлеб насущный, ведь астрономия – занятие для тех, кто любит загадки. Чуждое его не страшит. Он знает: все странное становится обыкновенным, стоит лишь к нему привыкнуть.

И главное – он прекрасно подходит для этой задачи по душевному складу. Те самые качества, из-за которых он так стеснителен в обществе других людей, делают его превосходным слушателем.

С той же уверенностью, с какой он мог бы назвать свое имя, он был убежден, что именно ради этого и приехал в Новый Южный Уэльс: изучить местный язык.

Погрузившись в такие мысли, он позволил им улететь еще дальше и представил, как однажды, почистив мундир и прихватив свои записи, отправится в резиденцию губернатора. «Сэр», – скажет он… Или, может быть, лучше сказать «ваше превосходительство»? Силк упоминал, что губернатору нравится, когда к нему обращаются именно так. Возможно, стоит попросить Силка, чтобы он пошел с ним в качестве посредника.

«Сэр, есть основания полагать, что лейтенант Рук выяснил, на чем основаны законы местного наречия!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза