Читаем Лейтенант полностью

Рук кивнул, потому что этого ждал от него Силк. Но ему было не понять, как человек, ставший свидетелем события столь же потрясающего, как если бы звезда сдвинулась с места, отведенного ей на небесах, мог видеть в нем лишь повод рассказать историю. Лишь теперь он понял, насколько они с Силком разные. Тот стремился сделать чуждое знакомым, превратить в стройные гладкие фразы.

Ему же хотелось окунуться в эту чуждость и потеряться в ней.

* * *

На следующее утро, выйдя из хижины, Рук увидел на фоне озаренного жемчужным рассветом неба очертания двух людей – несомненно, местных. Они смотрели вниз, на его хижину.

С той самой встречи с рыбаками несколько месяцев назад он сожалел о своем жизнерадостном приветствии – «Добрый день!» – и глупой, навязанной условностями улыбке. Он уже придумал другой способ выразить гостеприимство и теперь пустил его в ход. Посмотрев наверх, он остановил на них взгляд, как бы говоря: «Я вас вижу». Потом сел, опершись спиной о стену хижины, глядя чуть в сторону, но не отворачиваясь. И стал ждать.

Ему не терпелось, чтобы они подошли. Он с трудом сопротивлялся желанию посмотреть наверх. Глядя на восток, на облака, озаренные лучами восходящего солнца, он занял ум размышлениями о том, как выглядит верхушка облака. Действительно ли оно такое округлое, каким кажется, или выглядит так только снизу? Спустя какое-то время нужда притворяться исчезла: он и впрямь забыл о тех людях наверху.

Потом он вдруг понял, что они спустились и стоят неподалеку. На него они не смотрели, но и не спешили пройти мимо. Не поворачивая головы, Рук взглянул в их сторону и узнал в одном из них Варунгина.

Их взгляды встретились, и это стало своего рода знаком. Варунгин вышел вперед и сел рядом с ним. Можно даже сказать, вместе с ним.

Вытянув вперед руку, Варунгин что-то сказал. Потом еще раз. И посмотрел на Рука, будто ждал, что тот повторит. Слово, казалось, начиналось на букву Б, но в этом звуке была своеобразная тягучесть. Рук попытался повторить услышанную мешанину из слогов, но не смог их выговорить.

Варунгин произнес то же самое еще раз. Он пришел не ради праздной болтовни. А ради важного дела: он пытался втолковать новое слово человеку, неспособному его расслышать. Рук вновь попробовал повторить его, точно отрывок мелодии.

– Бооуррал, – услышал он собственный голос. Изо рта вырвался бесформенный комок звуков, которые мог издать разве что младенец. Варунгин вновь повторил, и Рук попробовал еще раз.

– Бере-вал.

Туземец коротко кивнул, словно подумал: «Лучше у него все равно не выйдет».

Потом он начал изображать, как прикладывает к глазу подзорную трубу и смотрит в нее. Должно быть, ему доводилось их видеть, подумал Рук. Может, пока его держали под стражей, губернатор показал ему такую вместе со стульями, тарелками и бокалами для вина. В одной руке Варунгин словно бы держал трубу, а другой настраивал ее, ловя фокус. Плотно прищурив один глаз, вторым он пристально смотрел в воображаемый окуляр. Жестикулируя, он показал: труба, что-то приближается издалека. И вновь повторил то же слово.

Рук прислонил невидимую трубу к собственному глазу, подвигал туда-сюда.

– Беревал.

Варунгин нетерпеливо пошевелил узловатыми пальцами, показывая, что расстояние сокращается.

Так речь не о самом предмете, а о том, что он делает! «Беревал» значит не «подзорная труба», а нечто вроде «далеко».

– Беревал, – вновь произнес Рук и, подражая Варунгину, загребающим жестом охватил лежащее впереди расстояние, спеша доказать, что он, вообще-то, не так уж и глуп.

Но Варунгин, которому не было дела до того, какой способный ему достался ученик, не улыбнулся, не кивнул в знак одобрения. Он показал на ту сторону бухты, на залитые золотистыми лучами утреннего солнца верхушки деревьев на северном берегу.

– Каммера-гал, – проговорил он – медленно, чтобы Рук расслышал каждый слог. Потом, положив руку на свою испещренную шрамами грудь, произнес: – Кади-гал. – И повторил: – Кади-гал.

Рук вспомнил, что этот суффикс был в списке Силка. «Гал – племя или место». Должно быть, Варунгин имеет в виду: «Я из племени или места под названием Кади».

Подавшись вперед, Варунгин положил ладонь на прикрытую красным мундиром грудь Рука. И сказал:

– Беревал-гал.

Он не убирал руку, словно понимание могло передаться через нее, просочиться сквозь красное шерстяное сукно прямо в сердце человека под ним. Рук чувствовал вес его руки на своей груди. Вот оно – первое прикосновение двух столь чуждых друг другу людей. Казалось, сейчас полыхнет вспышка, точно молния между небом и землей.

И тогда, чувствуя руку Варунгина на своей груди, укрытой красным шерстяным сукном, Рук понял. Беревал – далеко. Гал – племя. Варунгин только что объяснил ему, как называется его собственный народ. Беревал-гал – племя, прибывшее издалека.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза