Читаем Лейтенант полностью

Контраст между облаченными лишь в собственную кожу туземцами и капитаном в узких штанах и мундире сбивал с толку, точно неверно решенный арифметический пример. Силк выглядел ненастоящим: филигрань пуговиц и золотых галунов не имела никакого отношения к человеческой груди под нею. Неудивительно, что местные захотели убедиться, не скрывается ли под этим покровом птица или насекомое, а не человек.

Подойдя ближе, он услышал, что Силк решил опробовать одно из выученных слов на старшем из туземцев – стройном мужчине с порослью седых волос на груди.

– Будиери? Будиери, – ну же, старина, у тебя ведь есть уши!

Мужчина не отвечал.

– Ей-богу, Рук, они так же скупы на слова, как самый последний скряга – на золото! – пожаловался Силк. – Здравствуй, кстати говоря. Я решил, ты не захочешь такое пропустить. Они стали приходить вчера вечером. Сперва Бойнбар, а потом мало-помалу и остальные. Варунгин тоже где-то тут. Полагаю, они настроены остаться, и губернатор со мной согласен.

Рук никогда еще не видел Силка в таком восторге.

– Идем, Рук, я не намерен пропустить ни секунды!

Он взял Рука под руку и повел его за туземцами. Они не выказали никакого удивления при виде домов, бочек для сбора дождевой воды, группы закованных в кандалы каторжников. Как-то раз Руку довелось наблюдать, как герцог Ричмонд и его свита осматривали достопримечательности Портсмута. Они вышагивали в точности так же – глядя по сторонам с милостивым, незлобивым равнодушием.

Мужчина с седыми волосами на груди подошел к одной из хижин. Он не стал стучать в дверь или задерживаться на пороге: просто пригнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку, и вошел, а за ним и остальные.

Силк подошел поближе и заглянул внутрь, Рук последовал его примеру. В хижине у очага, прижимая к груди младенца, стояла женщина, еще двое ребятишек уткнулись ей в фартук. Она была напугана не меньше их, но спрятаться было негде. Туземцы ходили по комнате, брали в руки разные предметы – чашку, вилку, глиняную трубку – и клали их на место, тихо переговариваясь между собой. Один взял со стола кусок хлеба и понюхал. Потом окунул палец в чашку с чаем, облизал, поморщился. Другой поднял фарфоровую тарелку, постучал по ней длинным толстым ногтем, попробовал на зуб, поставил обратно.

Они впервые увидели чашки и вилки. В первый и последний раз захотели попробовать на зуб фарфоровую тарелку. Первого раза больше не будет. Рук понимал, что на его глазах происходит нечто неповторимое и необратимое. Он смотрел, как одна вселенная сталкивается с другой.

Удовлетворив любопытство, туземцы направились к двери. Рук и Силк отошли в сторону, пропуская их. По всей улице из хижин выглядывали люди.

– Дикари пожаловали! – послышался из какого-то окна мужской голос. – Иди скорей, Мег, погляди!

Егерь Бругден стоял посреди улицы, широко расставив ноги, с мушкетом на плече и какой-то мохнатой тушкой в руке, и смотрел на идущих навстречу туземцев. Завидев его, они свернули в сторону – из-за него или нет, об этом оставалось лишь догадываться.

Местные подошли к хижине знакомого Рука – цирюльника по фамилии Барбер. На стуле у двери сидел рядовой с намыленным лицом и полотенцем на плечах. У него за спиной стоял хозяин – рука, в которой он держал скользившую по белой пене бритву, замерла на полпути, а сам он уставился на обнаженных мужчин, направлявшихся к его дому. Седовласый наклонил голову и коротким жестом попросил: «Прошу, продолжайте». Цирюльник снова занялся щеками своего клиента, картинно придерживая его за кончик носа, чтобы он не мотал головой.

Туземцы внимательно следили за происходящим, а Рук – за ними. Их лица не отражали никакой тревоги или опаски. Будто белые люди, как бродячие актеры, устроили представление им на потеху.

Цирюльник, казалось, подхватил этот настрой. Закончив с бритьем рядового, он с театральным взмахом сдернул с его шеи полотенце. Солдат вскочил со стула и тоже угодил публике: шутовски похлопав себя по щекам, он показал туземцам, как гладко его побрили, и пригласил их убедиться самостоятельно, но они отказались.

Барбер жестом предложил одному из местных сесть на стул. Он уже и полотенце держал наготове. Туземец прекрасно его понял, засмеялся и погладил заросшие густыми черными волосами щеки. Его тянуло согласиться, но один из его спутников попробовал острое стальное лезвие пальцем и, судя по всему, его отговорил.

К собравшимся присоединился Уилстед.

– Боже, ну и дикари, – сказал он. – Да такие грязные, вы только поглядите!

Рук заметил, что от туземцев не укрылся его тон. Старший что-то сказал, и они двинулись дальше.

– Ну что, Рук, – подал голос Силк, глядя им вслед, – давно пора, верно? Я уже почти истощил свои писательские способности, рассказывая об изготовлении кирпичей да строительстве дорог. Бог даст, сегодня начнется новая глава повествования о нашей жизни в Сиднейской бухте.

– Чудесно, – отозвался Рук.

– Наконец-то я смогу продвинуться. Мистер Дебрет с Пикадилли все же получит обещанное блестящее творение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза