Читаем Лейтенант полностью

Контраст между облаченными лишь в собственную кожу туземцами и капитаном в узких штанах и мундире сбивал с толку, точно неверно решенный арифметический пример. Силк выглядел ненастоящим: филигрань пуговиц и золотых галунов не имела никакого отношения к человеческой груди под нею. Неудивительно, что местные захотели убедиться, не скрывается ли под этим покровом птица или насекомое, а не человек.

Подойдя ближе, он услышал, что Силк решил опробовать одно из выученных слов на старшем из туземцев – стройном мужчине с порослью седых волос на груди.

– Будиери? Будиери, – ну же, старина, у тебя ведь есть уши!

Мужчина не отвечал.

– Ей-богу, Рук, они так же скупы на слова, как самый последний скряга – на золото! – пожаловался Силк. – Здравствуй, кстати говоря. Я решил, ты не захочешь такое пропустить. Они стали приходить вчера вечером. Сперва Бойнбар, а потом мало-помалу и остальные. Варунгин тоже где-то тут. Полагаю, они настроены остаться, и губернатор со мной согласен.

Рук никогда еще не видел Силка в таком восторге.

– Идем, Рук, я не намерен пропустить ни секунды!

Он взял Рука под руку и повел его за туземцами. Они не выказали никакого удивления при виде домов, бочек для сбора дождевой воды, группы закованных в кандалы каторжников. Как-то раз Руку довелось наблюдать, как герцог Ричмонд и его свита осматривали достопримечательности Портсмута. Они вышагивали в точности так же – глядя по сторонам с милостивым, незлобивым равнодушием.

Мужчина с седыми волосами на груди подошел к одной из хижин. Он не стал стучать в дверь или задерживаться на пороге: просто пригнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку, и вошел, а за ним и остальные.

Силк подошел поближе и заглянул внутрь, Рук последовал его примеру. В хижине у очага, прижимая к груди младенца, стояла женщина, еще двое ребятишек уткнулись ей в фартук. Она была напугана не меньше их, но спрятаться было негде. Туземцы ходили по комнате, брали в руки разные предметы – чашку, вилку, глиняную трубку – и клали их на место, тихо переговариваясь между собой. Один взял со стола кусок хлеба и понюхал. Потом окунул палец в чашку с чаем, облизал, поморщился. Другой поднял фарфоровую тарелку, постучал по ней длинным толстым ногтем, попробовал на зуб, поставил обратно.

Они впервые увидели чашки и вилки. В первый и последний раз захотели попробовать на зуб фарфоровую тарелку. Первого раза больше не будет. Рук понимал, что на его глазах происходит нечто неповторимое и необратимое. Он смотрел, как одна вселенная сталкивается с другой.

Удовлетворив любопытство, туземцы направились к двери. Рук и Силк отошли в сторону, пропуская их. По всей улице из хижин выглядывали люди.

– Дикари пожаловали! – послышался из какого-то окна мужской голос. – Иди скорей, Мег, погляди!

Егерь Бругден стоял посреди улицы, широко расставив ноги, с мушкетом на плече и какой-то мохнатой тушкой в руке, и смотрел на идущих навстречу туземцев. Завидев его, они свернули в сторону – из-за него или нет, об этом оставалось лишь догадываться.

Местные подошли к хижине знакомого Рука – цирюльника по фамилии Барбер. На стуле у двери сидел рядовой с намыленным лицом и полотенцем на плечах. У него за спиной стоял хозяин – рука, в которой он держал скользившую по белой пене бритву, замерла на полпути, а сам он уставился на обнаженных мужчин, направлявшихся к его дому. Седовласый наклонил голову и коротким жестом попросил: «Прошу, продолжайте». Цирюльник снова занялся щеками своего клиента, картинно придерживая его за кончик носа, чтобы он не мотал головой.

Туземцы внимательно следили за происходящим, а Рук – за ними. Их лица не отражали никакой тревоги или опаски. Будто белые люди, как бродячие актеры, устроили представление им на потеху.

Цирюльник, казалось, подхватил этот настрой. Закончив с бритьем рядового, он с театральным взмахом сдернул с его шеи полотенце. Солдат вскочил со стула и тоже угодил публике: шутовски похлопав себя по щекам, он показал туземцам, как гладко его побрили, и пригласил их убедиться самостоятельно, но они отказались.

Барбер жестом предложил одному из местных сесть на стул. Он уже и полотенце держал наготове. Туземец прекрасно его понял, засмеялся и погладил заросшие густыми черными волосами щеки. Его тянуло согласиться, но один из его спутников попробовал острое стальное лезвие пальцем и, судя по всему, его отговорил.

К собравшимся присоединился Уилстед.

– Боже, ну и дикари, – сказал он. – Да такие грязные, вы только поглядите!

Рук заметил, что от туземцев не укрылся его тон. Старший что-то сказал, и они двинулись дальше.

– Ну что, Рук, – подал голос Силк, глядя им вслед, – давно пора, верно? Я уже почти истощил свои писательские способности, рассказывая об изготовлении кирпичей да строительстве дорог. Бог даст, сегодня начнется новая глава повествования о нашей жизни в Сиднейской бухте.

– Чудесно, – отозвался Рук.

– Наконец-то я смогу продвинуться. Мистер Дебрет с Пикадилли все же получит обещанное блестящее творение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза