Лейтенант Бертрам

Посреди площади осталась стоять девочка лет тринадцати. Из-под короткой юбки словно палки торчали длинные, тонкие ноги. Ее маленькое, тщедушное тело дрожало, как эвкалиптовый лист на ветру. Широко раскрытыми глазами она смотрела на небо, открыв рот, готовая вот-вот закричать. Но страх пересилил, подбородок ее задрожал, и она не издала ни звука. Дворник с метлой в руке обнял ее за плечи, пытаясь увести, но она вырвалась и с плачем бросилась догонять бегущих. И только кучка штатских да еще несколько солдат остались стоять на маленькой площади. Даже одетым в черные мундиры полицейским не удалось прогнать их. Раздалось басовитое гудение русских истребителей, которые с обеих сторон наседали на бомбардировщики, тесня их под выстрелы зенитных батарей. Один из «юнкерсов» упал, оставив в небе жирный, черный шлейф дыма. Люди на площади захлопали в ладоши, а маленькая продавщица шоколада с ярко накрашенными губами даже подпрыгнула от восторга: одним меньше! Одним из тех, кто был ее личным, ее самым ненавистным врагом, кто пугал ее по ночам, кто неделями, месяцами угрожал ее жизни, кто хотел уничтожить ее, кто убил ее соседей, друзей, родственников, разорвав на куски их тела, так что даже собрать их было невозможно.

— Сколько с меня? — спросил Хайн.

— С вас? Ах да, десять песет! — Они вернулись в магазин. Хайн расплатился и направился к телефонному узлу. По дороге он встретил девочку, которую только что видел на площади: та сидела и плакала. Она была одета в голубое хлопчатое платьице, которое было ей велико. Плача, она то и дело повторяла:

— Папа, папа, зачем ты так делаешь, где ты?

Почувствовав на себе взгляд Хайна, она тут же перестала плакать. Ее наполненные слезами глаза оценивающе и недоверчиво смотрели на него. Хайн смешался под этим не по возрасту умным, критическим взглядом ребенка. Остановившись, он наклонился к ней.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Пошел ты… — выругалась девочка. — Кармен Сиснерос.

Хайн протянул ей плитку шоколада.

— Хочешь?

— Зачем? Если вы хотите пойти со мной в парк, можете сказать мне об этом прямо. — Ее голос повзрослел и стал злым. Но она все же встала и разгладила платье, показывая свои маленькие груди. — Двадцать песет, — назвала она цену.

— Но я не хочу идти с тобой в парк! — объяснил Хайн.

— Почему? Получите удовольствие! — угрюмо произнесла девочка, и ее рот скривился в улыбке. Казалось, ее глаза теперь смотрели на него с усмешкой.

— Нет, — сказал Хайн. — Не хочу.

Выражение детского лица быстро изменилось. На глазах у нее опять появились слезы.

— Послушай, я умею то, чего ты еще не знаешь, — дрожащими губами пообещала она.

— Мне действительно ничего от тебя не надо! — повторил Хайн и ужаснулся.

— Жаль! — сказала девочка. Ее лоб прорезали вертикальные морщинки, она задумчиво посмотрела себе под ноги.

— Возьми шоколад, — шепотом сказал Хайн и спросил: — А где твой отец?

— Мать умерла, а отец далеко, на фронте, — сухо ответила Кармен.

— И о тебе некому позаботиться?

Не глядя на Хайна, девочка отрицательно помотала головой.

— Но это же немыслимо! — испуганно воскликнул Хайн. — Разве можно так жить?

— А почему бы и нет? Что в этом такого? — удивилась она и добавила: — Ты имеешь в виду болезни? Конечно, тут надо следить.

Хайн взял девочку за руку и скомандовал:

— Пошли.

— Значит, все-таки идем? — спросила она.

— Я отведу тебя к людям, которые тебя накормят. Там ты встретишь других детей, будешь с ними играть.

Пройдя несколько шагов, она остановилась и снова недоверчиво покосилась на него.

— А что это за люди? — осведомилась она.

— Хорошие люди, пойдем, сама увидишь!

— Нет, я сейчас не могу. Сестренка ждет.

— У тебя еще и сестра есть?

— Да, ей нет еще трех. Она дома и не завтракала. Мне надо спешить домой.

Они стояли на самом солнцепеке. Было жарко.

— А вообще, ты тоже можешь пойти со мной. Приводила же я других, — пояснила Кармен. — Хотя днем это неприятно.

В конце концов Хайн уговорил девочку выпить с ним кофе в одном из ресторанчиков на Гранд Виа, и, когда он пообещал ей, что долго не задержится, Кармен засеменила с ним к телефонному узлу. Он сел с ней в лифт, а затем велел подождать в коридоре, возле комнаты цензоров.

Отдел цензуры размещался в большой полупустой комнате. В углу валялись два матраца с небрежно брошенными одеялами: как будто спавшие на них только что встали. За столами у окон сидели двое мужчин с бледными, утомленными лицами.

Шаркающей походкой вошел рассыльный и, словно служитель зоопарка, задающий корм зверям, швырнул этим двум исхудавшим людям кипу газет на стол. Те тут же принялись читать.

Хайн спросил Хильду Ковальскую.

— Она вот-вот будет, — не оборачиваясь, ответил один из них.

Когда она вошла и Хайн увидел ее красные, заплаканные глаза, то покраснел и, опустив голову, быстро отвернулся. Он, по-прежнему не глядя на нее, торопливо передал ей свою заметку, коротко рассказал историю с девочкой, спросил, куда ее лучше определить. Пока та отвечала, ему вспомнился подслушанный ночью разговор, и он поспешил уйти.