Лейтенант Шмидт

— Все к одному. На концах тянуться мы умеем. А вот управлять маневрами корабля… Вчера я наблюдал, как снимался с бочки «Пантелеймон». Не видели? Ну, зрелище, доложу я вам. Снимался с бочки и разворачивался носом к выходу четыре часа. Четыре часа! Бедные мичманы!.. Один такой классический аврал способен убить в человеке все морское…

Владимирко слушал Шмидта с интересом. Его смущала только горячность тона Петра Петровича — он словно забыл, где находится. И Александр Ильич, стараясь говорить спокойнее, заметил:

— Частный случай еще ничего не доказывает…

— Нет, Саша, не частный случай, отнюдь не частный. Многие офицеры готовы у нас всю жизнь плавать в Севастопольской бухте и командовать уборкой трапов, подъемом и спуском шлюпок, подачей и выборкой концов. Шли бы только чины! И заметь — это офицеры из наиболее благонадежных и пользующихся расположением начальства. А в результате — Цусима. Гибнут люди и корабли…

Разговор о Цусиме неизбежно возникал повсюду, не только среди моряков, но и среди всех слоев российского населения. Воспоминание о ней вызывало боль и стыд, и Ставраки, который не мог бы ответить на вопрос, «как все это произошло», считал, что лучше не портить себе настроения. Поэтому он угрюмо сказал:

— Дело прошлое… А вот что сейчас происходит в России-матушке… И не поймешь, к чему все идет.

— К чему идет? К шторму идет, Миша, — вот к чему. Все барометры указывают на шторм.

— Так куда же ты смотришь? — ехидно спросил Ставраки.

— Как куда? Вперед. Я впередсмотрящий.

Ставраки скривил губы:

— Впередсмотрящий… Впередсмотрящими назначают матросов, а ты офицер, сын контр-адмирала. Не забыл об этом? Что посоветовал бы тебе отец?

Шмидт усмехнулся:

— Жизнь наших отцов, Миша, никогда не казалась мне идеалом. Даже больше. А впрочем, извини… — Шмидт заметил, как беспокойно задвигался на стуле его друг Владимирко. Это был призыв к осторожности. И улыбнувшись, он закончил: — Кажется, бесполезно говорить об этом…

Владимирко поднялся, собираясь уходить. Встал и Шмидт. Когда они вышли из здания Морского собрания, Петр Петрович сказал другу, что хотел бы поговорить с ним по-настоящему, и пригласил Александра Ильича заглянуть сегодня вечерком.

В этот вечер во флигельке Шмидта было шумно. Собрались ученики местного реального училища, товарищи Жени Шмидта. Почувствовав ласковое расположение Петра Петровича, реалисты охотно приходили сюда, горячо обсуждали события не только школьной жизни, но и всей страны. Шмидт иногда принимал участие в их разговорах, рекомендовал реалистам книги, например дал им «Историю цивилизации Англии». Реалисты прочли и теперь взволнованно делились впечатлениями. Не прочел только Женя Шмидт — он предпочитал «Трех мушкетеров».

Петр Петрович был огорчен. Его сын, кажется, отстает от сверстников. Да и учится неважно. Не результат ли это отцовских скитаний по океанам? Но ведь когда они вместе, особенно в последнее время, он уделяет сыну столько внимания… Ну что ж, подождем еще год. И он ласково обнял Женю.

— Оболтус ты мой, оболтус! Что мне с тобой делать?

Реалисты заполнили столовую, и в кабинет Шмидта доносились их возбужденные голоса. Сначала Петр Петрович писал, стараясь не вслушиваться в споры, но внезапный всплеск голосов заставил его оставить свое занятие. Обсуждался вопрос о создании кружка самообразования. Шум возник из-за проблемы: допускать ли в кружок гимназисток? Большинство, пожалуй все — за девочек. Да это и в духе равенства, которого так жаждет страна. Против гимназисток выступал только Женя Шмидт. И как выступал — сердито, упорно, решительно.

Петр Петрович мягко улыбнулся. Смешной он, его мальчик. Какое настойчивое, почти угрюмое отрицание гимназисток! Шестнадцать лет — в этом возрасте мальчики обычно начинают отказываться от прежнего презрительного отношения к девочкам, меняя его на более благосклонное.

Но тут новая мысль омрачила его. Дело не в возрасте. Не его ли, отца, неудавшаяся, позорная семейная жизнь внушает сыну предубежденное отношение к женщинам? Не оттого ли Женя с такой недоверчивой сдержанностью принял известие, что у отца появилась, пусть далекая, подруга?

И Шмидт вдруг испугался, что двери кабинета распахнутся и молодые люди вбегут к нему, требуя, как обычно, его вмешательства и совета.

Петр Петрович завоевал у реалистов большое доверие. В седьмом классе вспыхнула забастовка, и хотя сын Шмидта Женя был в младшем классе, семиклассники потребовали, чтобы на родительское собрание был приглашен лейтенант Шмидт. Он не только присутствовал, но и председательствовал на этом собрании.

Вообще дела учащейся молодежи Севастополя отнимали у него много времени, но он не жалел об этом. Кипение страны, рвущейся к новой, свободной жизни, отражалось и на учащихся. В студентах власти видели самых отъявленных бунтовщиков. Но и среди учащихся средних школ непрерывно вспыхивали «беспорядки». Забастовки с требованием обновить пропитанную рутиной казенную школу прокатывались по всей стране.