-- А герцога вы не любили? – приподнял он бровь, пытаясь игнорировать ее слова. Ведь не может быть, чтобы она говорила серьезно.
Она изменилась в лице. И вдруг спросила с горечью в голосе.
-- А его разве можно было любить? Разве можно любить человека без сердца? Как ты думаешь, почему он решил выдать меня за Тенебра?
-- Даже не представляю, чем вы могли так досадить ему.
-- Хочешь узнать?
-- О, избавьте меня от подробностей ваших отношений!
-- Забывшись, я назвала его чужим именем. Именем того, кто снится мне каждую ночь, кого я представляла рядом, когда герцог обнимал меня. Твоим именем!
Эмиль молчал, потрясенный ее словами. А Вайолет продолжила.
-- Не ожидал?
Эмиль был в замешательстве. Что ответить ей? Он опустил глаза. а Вайолет продолжала дрогнувшим от обиды голосом.
-- Бедный Рагнар, он был в бешенстве! Возможно, он не заслужил такого предательства с моей стороны, ведь он дарил мне чувств гораздо больше, чем один бессердечный стражник, обдающий меня раз за разом холодом. По крайней мере, в глазах герцога я никогда не видела равнодушия и презрения!
Развернувшись, она зашагала прочь, оставив Эмиля одного в галерее.
Мужчина подошел снова к балюстраде. Он невольно стиснул в ладонях ледяной камень перил и впился взглядом в тонущий в темноте и снегу парк.
Кое-где верхушки деревьев были голыми. Снег осыпался с них, словно по ним прогулялись.
И точно снег побелело его лицо. Внезапная догадка пронзила сердце. Нет! Это был не сон, не видение! Он падал! Туда, вниз! Но как она смогла…?!!
Эмиль резко развернулся, глядя ей вслед, туда, где на балконе уже было пусто. И даже следов не было видно на присыпанном снегом холодном каменном балконе.
-- Стой! Эй, женщина-кошка! …Ведьма…
А снег продолжал кружиться, спешно уничтожая в ночном парке все следы.
Глава 21. В белой комнате
После прогулки Аллард отнес королеву в ее новые белые покои. Здесь уже все убрали. Заменили изрезанные простыни, искромсанные цветы и подушки, убрали все перья до единой пушинки.
Король уложил девушку на постель, освободив от плаща. Сам снял с нее туфельки и укрыл вязаным пушистым одеялом.
Эмбер чувствовала себя совершенно разбитой. Если бы ее презирали, унижали, наказывали, она бы приняла это твердо и с достоинством. Но доброта Алларда убивала ее, заставляла чувствовать себя жестокой и неблагодарной.
Стыд, раскаяние, страх перед будущим, ожидание заслуженного наказания, отвратительные тошнота и слабость – все смешалось и мучило, причиняя страданья.
-- Как вы себя чувствуете, госпожа моя?
-- О-о! Уйдите! Не хочу вас видеть! Оставьте меня! – и она зарыдала. Нервы сдали, сил держать лицо не осталось совсем. Эмбер чувствовала себя такой одинокой, жалкой, презренной, не стоящей всех этих почестей и уважения.
Он подошел к кровати и сел рядом с ней, беря ее за руку.
-- Ну-ну, что случилось? Отчего эти слезы?
Девушка беспомощно застонала, совершенно расклеившись. Она была бы рада быть стойкой и не показывать своему врагу слабости, но тошнота и усталость были так сильны, что терпеть больше не было сил.
-- Пригласить вам лекаря? Вот тут он оставил вам имбирный чай и мятные пилюли.
-- Дайте одну... меня невыносимо тошнит...
Аллард вложил ей в рот мятную конфету, приоткрыл окно и снова присел рядом на постель.
-- Крепитесь, душа моя. Простите, ужин с послом был не лучшей идеей. Возможно, прогулка тоже.
Конфета во рту девушки таяла, разливаясь приятным холодком на языке. Наконец она набралась сил спросить:
-- Вы вернёте меня в дом отца?
--- Что? Нет! Отец больше не имеет над вами власти, не бойтесь.
-- Отдадите в монастырь?
-- В монастырь? С чего вы взяли?
-- Вы же отправили туда вашу любовницу.
Она не видела в темноте, да и не смотрела на него, но на лице Алларда отразилась боль, словно ему разбередили старую рану. Он ответил не сразу.
-- Моя Арлетта сама выбрала такой путь. И хоть я и был против, но не посмел препятствовать движению ее души.
-- Не захотела остаться с вами?
Алларда снова неприятно задели ее слова, но он не подал вида. Помолчав с минуту, ответил, скрепив сердце:
-- Выходит, мы не всегда можем понять наших близких, как бы не желали этого.
Он встал и закрыл окно, ведь проветрилось уже достаточно, становилось даже зябко.
Взяв в изножье кровати меховую накидку, накинул ее поверх одеяла Эмбер, укрывая ее ноги.
-- Вам не лучше?
Но она не ответила. Эмбер никак не могла понять, что он намерен делать? Неужели смирится с тем, что она носит незаконного ребенка? Зачем ему порченный товар? Девушка старательно разрушала хорошее впечатление о себе, говорила и делала ужасные вещи, словно пытаясь подтвердить свою репутацию безумной, словно желая ускорить развязку всей этой истории. И не могла понять, где предел его терпению. И вот решила прямо спросить, сил ждать больше не осталось.
-- Что вы намерены со мною сделать, скажите мне прямо? Запрете в камере? Отдадите своим солдатам? Или, как в той легенде, подарите Волкам, чтобы скрепить мирный договор? Я больше не вынесу вашего молчания! Отец бы уже давно высек меня или запер в железном ящике! Что вы задумали, скажите же мне!