Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец

Другой примечательной особенностью общественной жизни было на удивление скромное, почти нулевое влияние церкви на умы – и это в стране, которая, казалось бы, придавала столько значения Вере. Административно православная церковь была очень сильна, государство оказывало ей всестороннюю поддержку. Но, несмотря на это, а вернее, именно из-за этого, политическое и нравственное значение господствующей религии было ничтожно. Официальная установка на соединение самодержавия и православия в некое неразрывное целое (третий элемент официальной доктрины, «народность», всегда был скорее декоративным) привела к тому, что церковь превратилась в послушную служанку монархии. Поэтому, если отдельные клирики и участвовали в общественной полемике, то исключительно с охранительных позиций, а если выходили за эти пределы, то церковь исторгала их из своего лона.

В ту эпоху общественно-политические баталии шли по всей Европе, и клерикальные силы принимали в них самое активное участие – повсюду, но только не в России. Православная церковь руководствовалась древним догматом, что «мнение – матерь падения».

В целом можно сказать, что к концу девятнадцатого века российское общество – уже не в узко-политическом, а в широком смысле – подошло в весьма сумбурном состоянии, утратив прежнюю пусть архаичную, но сложившуюся веками и, в общем, удобную для управления пирамидальность и не обретя взамен новой прочной основы. Это была страна-микроцефал, огромное тело которой обладало большой физической силой, с трудом находившей полезное применение, а в несоразмерно маленькой голове теснились самые противоречивые идеи, как прекрасные, так и разрушительные.

Между тремя соснами

С этого времени начинается блуждание России между тремя соснами – тремя идеологиями, которые в разные периоды будут называться по-разному, но в самой своей сути уже не переменятся.

Это, во-первых, охранительно-государственническая линия, в описываемый период неразрывно связанная с самодержавием; во-вторых, либеральная, она же «демократическая»; в-третьих, социалистическая (к концу века преимущественно марксистская).

На самом элементарном, базовом уровне разница между тремя взглядами на правильное устройство общества, пожалуй, определяется различной оценкой людской природы.

«Самодержавники» уваровско-победоносцевского извода внутренне убеждены, что человек изначально низок и склонен к хаосу; что без «твердой руки» он оскотинится и приведет страну к разрушению; что нужно относиться к народу, как к ребенку, и предоставлять ему права и свободы очень осторожно, по мере взросления.

Либералы как правило прекраснодушны. Они верят, что люди внутренне тянутся к добру и, если предоставить им свободу, общество само собой постепенно благоустроится.

Марксисты же вообще не склонны придавать особенное значение личности. По их убеждению, достаточно уравнять людей и установить правильные законы общежития. При твердом, строго контролируемом их соблюдении рай на земле логически неизбежен.

У приверженцев каждой из этих идеологий будет исторический шанс доказать свою правоту, когда они окажутся у власти – и все три потерпят фиаско.

«Самодержавники» приведут государство к краху. Либералы в семнадцатом году смогут продержаться у власти всего несколько месяцев. Марксисты превратят Россию в концлагерь и в конце концов тоже потерпят поражение. Очевидно, правильный путь пролегает где-то между соснами, но он до сих пор так и не найден.

Впрочем с началом реформенной деятельности русское Общество поделилось на три «партии» не сразу.

Первые несколько лет оппонировали друг другу охранители и либералы, причем верховодили последние, занимавшие ключевые посты в правительстве.

В шестидесятые годы появилась третья сила, революционная, что переменило и усложнило политический ландшафт. Из охранительского лагеря выделилось крайнее крыло, напуганное «побочным эффектом» реформ. Оно выступало против их продолжения и придерживалось националистических взглядов, призывая опираться на «традиционные русские ценности» (которые в значительной степени само и придумало). Деятели этого направления безусловно поддерживали монархию – но не правительство, и, стало быть, являлись частью не государства, а Общества.

До начала восьмидесятых годов «правые» (так называли эту группу влияния) воевали с «левыми» (то есть с либералами) за доминирование в политике. После 1881 года, с падением Лорис-Меликова, военного министра Милютина, великого князя Константина Николаевича, либеральная фракция Общества перестает уповать на государство. Люди этого образа мыслей перемещаются в оппозицию.

Тем временем революционеры окончательно уходят в подполье и в дальнейшем ведут полемику главным образом между собой – кто из них беззаветней и правильней борется за свободу трудового народа. (Этим дискуссиям будет уделено много места в следующем томе).