Лекарство от пропаганды. Как развить критическое мышление и отличать добро от зла в сложном мире

— Есть дети, реакция которых будет совершенно иной. Они мысленно отстраняются от того, что рассказывает учительница, воспринимая происходящее как компьютерную игру или «чёрный» комикс-ужастик. Ну да, ну да, война, летят оторванные конечности, наши бьют ихних, и, конечно, побеждают — как иначе? Мы много раз видели это на экране и сами в такое играем. Только зачем все эти сопли, рассказала бы лучше про новое оружие — это гораздо интереснее. И вообще, все эти жертвы сами виноваты, чего путаются под ногами у военных, надо было просто отбежать в сторону и спастись (напомним, речь идёт о второклассниках — восьмилетних детях, чьи представления о войне далеки от реальности). Накачка пропагандой и военной тематикой может усилить их склонность к отстранению и жестокому любопытству, но никак не поможет пропитаться идеологией, тем более что абстрактное мышление в этом возрасте ещё только начинает формироваться.

— Некоторые дети, в силу уже полученного, опыта могут в принципе не верить взрослым. Рассказывают всякую чушь, ещё и пугают. Да к тому же сами в это верят и рыдают. В них подобные рассказы вызывают скуку и отторжение, а неконтролируемые эмоции взрослого и некоторых одноклассников — ощущение превосходства над ними. Такие дети укрепятся в своей картине мира: никого не нужно слушать, все вокруг только и хотят, что манипулировать ради каких-то своих целей. Так вырастает прочное равнодушие и пассивность, от которого потом трудно, почти невозможно «проснуться»…

Но главная проблема происходящего в том, что картина, которую со слезами живописует учительница, близка к правдивой. Может быть, не было в точности такой истории, но было много похожих, и даже ещё более страшных. Вот только агрессорами и виновниками смерти детей на самом деле были кривляндские солдаты, а не террористы-апокалиптики. И вполне возможно, что если бы учительница узнала правду и поверила ей, она сказала бы сквозь слёзы: «Мне всё равно. Главное, чтобы дети не умирали».

Но разве это «всё равно»? В начале книги я уже приводил подобный пример: одна и та же картина (телепередача, которую смотрят Альбина и её мама, горящие дома, взрывы, плачущие дети) интерпретируется ими по-разному. Обе они сошлись бы на том, что война — зло. Но это ещё не вся правда, и от того, кого именно каждая из них считает агрессором, зависит их дальнейшая позиция. Если же, как учительница в нашем примере, остановиться на бесспорном факте (смерть ребёнка — это ужасно), а ко всему остальному проявить полное равнодушие — то стать жертвой пропаганды очень легко.

Многие граждане так и говорят: «Может быть, все и не так, но ведь убийства-то настоящие». Они настолько деморализованы, что готовы сознательно отказаться от знания правды. «Нам неизвестно, кто прав, но всё это ужасно» — частая позиция напуганного, бессильного человека. Как правило, к этому добавляется: «И мы больше не хотим на это смотреть». Безусловно, постоянно испытывать шок — больно, это мешает повседневному функционированию. Невозможно все время плакать, так можно и немножко сойти с ума. И люди выбирают самосохранение. При этом получается, что они не то чтобы верят пропаганде, но по крайней мере не испытывают активного недоверия, не задают вопросов. И, в общем, для пропагандистов это неплохой результат. Если все время бить на жалость, человек начнет беречь больное место и просто закроет глаза.

— Ой, вы такое ужасное рассказываете. Девочки плачут уже. Давайте лучше про жёлуди или про танки, — предлагает мальчик Федя, и многие его поддерживают.

10 О чем молчит пропаганда

Одно из парадоксальных орудий пропаганды — молчание.

Да, пропаганда умеет весьма красноречиво замалчивать выгодные ей факты и детали. Паузы, пробелы, пустоты и эвфемизмы вместо недвусмысленных честных слов становятся мощным инструментом, который порой действует даже сильнее, чем прямые атаки и пламенные речи.

— Иногда умолчание — это приглашение к тому, чтобы самостоятельно дополнить картину, совершить вполне посильное исследование и догадаться о подразумеваемой «истине». Это похоже на утренник в детском саду, о котором я упоминал ранее — когда нужно дополнить стихотворение в рифму. Это очень маленькая, вполне доступная инвестиция, она создает интригу, которая тут же разрешается. Догадавшийся человек чувствует что-то вроде: «Ах да, точно, вот ведь это о чём!» Ему приятно, что он самостоятельно сделал шаг к разгадке — неважно, что его подвели к ней вплотную и подтолкнули. Разгадка воспринимается как результат собственных размышлений, хотя таковым и не является.