Лекарство от пропаганды. Как развить критическое мышление и отличать добро от зла в сложном мире

— Иногда умолчание усиливает тревогу, подозрительность и напряжение вокруг темы, по поводу которой «напускается туман». Начинает работать воображение, ползут слухи. Актуальность проблемы резко возрастает. Каждый перебирает возможные сценарии, думает о том, как происходящее может отразиться лично на нём. Иногда, доведя умы до точки кипения, пропаганда наконец раскрывает карты: к примеру, прямо называет событие и его виновников, и люди получают своеобразную разрядку, испытывая негодование или ненависть. Тревога снимается.

— Умолчание может порождать идею, что раскрытие определённых идей, явлений или простое упоминание о них связано со стыдом. Если в обществе о чём-либо «не принято говорить», значит, сама суть этого должна быть скрываемой. Речь может идти о ветеранах-инвалидах, о психических заболеваниях, о евреях, о беременности, о репрессиях, об изнасилованиях… практически о чём угодно. Фигура умолчания достигает цели: люди стыдятся и продолжают молчать. В публичное пространство не просачивается никаких спорных тем. Оно зачищено и стерильно.

— Пропаганда может замалчивать что-либо путём редактирования, причём не только текстов, но и картинок (фото), и видео, и аудио. Сцены, вырезанные из фильмов, замалеванные чернильными ручками портреты в учебниках, заблюренные детали видеосюжетов и заглушаемые трансляции «голосов» по радио в Советском Союзе — тому свидетельства. Эти «дыры в сюжетах» порой красноречивее того, что выставляется напоказ.

— Ранее уже шла речь о такой разновидности умолчания как эвфемизм. За подобными словами можно скрыть экономический спад («отрицательный рост»), агонию вождя («дыхание Чейн-Стокса»), уничтожение корабля («плановое погружение») и другие события. «Трудный поход» в КНДР стал эвфемизмом для страшного голода в 1990х годах. Из-за обилия эвфемизмов граждане, которые пытаются бороться с пропагандой, начинают читать между строк, разгадывая ребусы официоза. Что они пытаются скрыть? Что за этим стоит? Почему об этом вообще зашла речь? Доходит до того, что любая попытка пропаганды выдать оптимистичный прогноз по какому-либо поводу воспринимается как признак того, что в этой сфере не всё благополучно. Ни с того ни с сего начали говорить об отсутствии дефицита сахара? Значит, дефицит точно будет, и надо закупиться.

— Нормализация коллективного опыта путём его замалчивания. Зло, у которого нет названия, выглядит более нормальным и естественным, чем зло, которое названо. Почему пришедшие с войны бойцы часто не могут найти себе места в жизни и страдают от бессонницы, кошмаров и ужасных воспоминаний? Есть точный ответ: это посттравматическое стрессовое расстройство. Однако в Советском Союзе «таких слов не знали», более того: проблема вообще не выявлялась как таковая. Каждый страдающий боец оставался со своими симптомами наедине и мог думать, что он один такой «контуженный». Нормален ли произвол акушерок в роддомах? Нормален — до той поры, пока их практики не названы и не описаны; как только это происходит, все начинают видеть, насколько они антигуманны.

Паузы — часть музыки, и то же самое происходит с пропагандой: она стремится, чтобы граждане хорошо «слышали тишину». О чём не следует говорить, что нужно скрыть, что мы считаем нормальным и потому не заслуживающим упоминания, что мы называем другим именем, а что замалчиваем с целью подогреть тревогу и слухи — все эти виды пауз задают «ритм» пропаганды, дыхание лжи («врёт как дышит»).

11 Как пропаганда работает с теми, кто не хочет её слышать

Последняя тема, которую мы разберем в этой главе, — то, как пропагандистам удаётся «достать» в том числе и тех граждан, которые не хотят поддаваться пропаганде и стараются физически устранить её из своей жизни. К сожалению, просто так устраниться от пропаганды не получится. Невозможно жить в токсичной среде и быть полностью к ней иммунным всего лишь стараясь «не смотреть в ту сторону». При попытках защититься от пропаганды мы можем попасть в одну из ловушек, описанных далее.

— Ответ на аргументацию противника. Человек, который пытается «анти-пропагандировать», используя те же слова и термины, вынужденно касается тех же самых тем, что и сама пропаганда. Получается, что отчасти он действует в её русле: пусть и поневоле, но следует её повестке. Кроме того, он вынужден отвечать пропаганде, а не формировать собственное независимое высказывание. Слишком часто это становится ловушкой: мы обнаруживаем, что доказываем очевидные вещи, пытаясь настоять на утверждениях вроде «одиножды один — один». При этом нам приходится быть логичными и последовательными, в то время как пропаганда играет без правил, широко используя запрещённые приёмы вроде галопа Гиша и прочих (описанных в предыдущей главе).