Лехнаволокские истории

— Да ну? — не поверил Виктор и тут же вспомнил, как об этом Суворов уже рассказывал Саленко.

— Было это года три назад. Под осень, — начал неторопливо Суворов. — Кончил я тогда одну шабашку в Заозерье, у Петровны работал, заведующей одной из наших продбаз. На Заозерье у неё дачка. Там я жил, кормился, стелил полы в комнатах, заодно и дом охранял. Так вот, кончил я, значит, там всё, собрался домой ехать. Петровна расплатилась со мной сполна по всем статьям, еще и бутылочку на дорожку дала. Я поблагодарил её за добро, добрался до понтона: там городской троллейбус останавливается. Дождался, сажусь на свой маршрут и еду. Не доезжая до вокзала, пересаживаюсь на другой троллейбус и — на свою улицу. Оттуда остановок пять-шесть, не больше. Вот, кажется, и доехал. Встаю. От остановки через дворик перейти — и мой дом. Иду, значит, прохожу дворик, глядь — не мой дом. Что за бред? Иду еще дальше, снова как будто знакомый двор, но моего дома нет. И вроде, знаешь, места все знакомые: песочница, детский сад, скверик небольшой слева — знаю всё это, но дома моего нет! Обхожу улицу, выбираюсь из подворотни на проезжую часть. Тут и троллейбусы ходят и автобусы появляются — было возле меня такое шоссе, помню, но где дом мой?! Останавливается рядом со мной милицейский «уазик», выпадают из него каких-то два сержантика и спрашивают:

— Что, батя, заблудился никак?

Гляжу на них, ничего не соображая. Думаю, откуда они-то об этом знают? А те подталкивают меня к своей будочке, мол, садись, доставим тебя, значит, куда надо.

Я, знамо дело, с мыслями собраться не могу, от всех этих изменений совсем ошалел, сажусь, — бояться мне нечего, меня тут всякая тварь знает. Привозят меня, значит, в родное отделение — приметные двери. Вижу, в окошке дежурки майор знакомый сидит. Увидел меня, заулыбался черт.

— Суворов, — говорит, — тебя какого хрена сюда занесло? Соскучился?

— Да не знаю, — отвечаю ему. — Не поверишь, Архипыч, бес, говорю, попутал: не могу дом свой найти. Такого со мной никогда раньше не было.

Архипыч вышел, глянул на меня повнимательнее, приказал:

— А ну, дыхни!

Дыхнул. Трезв, как стеклышко, ни грамма не принял перед отъездом.

— Чего задержали? — спрашивает Архипыч сержанта.

— Да чё, смотрим, стоит, зенки вылупил, может, анашой какой обкурился, думаем.

— Да Суворова я знаю, как облупленного, — тогда говорит Архипыч. — Это кáдра старой закваски: наркотой не балуется, всё больше водочкой да спиртом. Так ведь, Мишаня?

— Совершенно верно, — говорю, — Архипыч.

— В общем, сейчас все равно на вызов поедете, прихватите Суворова с собой и высадите на Широкой. Там его дом. Уж, думаю, на своей улице сориентируешься? — усмехается он мне.

— Да наверное, — отвечаю ему, а сам не знаю, что и думать. Ага.

Привозят меня, значит, тогда на Широкую, моя улица, прав был майор. Вылез я из ихнего лунохода, осматриваюсь, вроде всё знакомое: магазин, остановка, вывеска «Стройматериалы». Теперь осталось только свернуть за угол и я у своего дома — проще простого. Иду, сворачиваю. Стоп, говорю: не мой дом, не тот двор. Опять бес попутал?

— Слышь, брат, — останавливаю тогда я какого-то мужичка, — выпить не желаешь? — вспомнил тут я вдруг про бутылку Петровны за пазухой (не отобрали в отделении).

— Да кто ж от такого откажется? — отвечает мне тот. Вижу — нормальный мужик.

— Но, — говорю опять, — с одним условием: я живу в семнадцатом доме, понимаешь. В семнадцатом. Ты меня опосля до него доведешь, лады?

— Да чё ж не согласиться, это нетрудно.

«Эге, — думаю, — нетрудно, когда тебя бес не путает».

Хлебнули мы с горла полбутылки, я за мужичка-то сразу уцепился:

— Веди!

Он посмотрел вокруг и тыкнул пальцем в сторону:

— Туда.

Довел-таки.

— Вот, — говорит, — твой номер — семнадцатый. Как хотел.

Я голову подымаю — и впрямь он. Моя пятиэтажка, истинно. И вечная Пантелеевна, как застывшая фигура мадам Тюссо, у подъезда на лавке сидит, и «москвич» Петровича все так же супротив входа ржавеет.

— Пантелеевна! — кричу тогда, обрадовавшись несказанно. — Родная! Сколько лет, сколько зим!

Сел рядом, улыбаюсь, как дурак, от счастья. Даже мужику всю оставшуюся водку отдал — а как же, он ведь меня от бесовских чар освободил. Но как я в его сети попал, до сих пор не пойму. Может, во мне тогда веры большой не было? — сказал Суворов задумчиво, перекрестился размашисто и опять закурил, не отрывая взгляда от окна.

— А я-то и креститься толком не умею, — посетовал Виктор.

— А сам крещенный?

— С младенчества.

— Ну, эт дело несложное: сложил вместе три пальца — большой, указательный и средний, как единая Троица, а два последних пригнул к ладони — две природы Господни — Божественная и человеческая, и осенил себя от середины лба до солнечного сплетения, от правого плеча к левому. И поклонился Богу, и поблагодарил его за все милости.

— А как ты различаешь, кому молиться, кому свечки ставить, кого вспоминать?

— Тут каждый по себе. Сердце само подскажет. Кому б ты из апостолов ни молился, какого святого не вспоминал, все угодно Богу, лишь бы во благо.

— И откуда ж ты все это знаешь?