Лексикон света и тьмы

Сено колет лицо, шею и руки, пока его тело перемещается по дороге, которую Гершон не видит, зато ощущает все ямы и бугры, как удары по голове и плечам. Звук он слышит лишь один – рёв дизельного мотора где-то внизу, под ними. На подъёмах или спусках вес давящего сена то немного увеличивается, то уменьшается. А на поворотах центробежная сила смещает тело вбок.

Гершон держит глаза закрытыми, и всю дорогу ему мерещатся немцы. Сцены варьируются, но немцы есть во всех: двое или трое бравых солдат скидывают сено и заставляют его подняться, и вот он уже стоит в кузове грузовика на свету и на виду, с соломой, прилипшей к брюкам и куртке и запутавшейся в волосах, стоит, как огородное пугало. Гершон представляет девушку, с которой начал было встречаться в Осло. Тоже еврейку. Где она сейчас? Он пытается отогнать страшное видение, думая о чём-то другом, например о фирме, которую он хотел открыть, но уловка помогает лишь ненадолго. Камешек под колёсами, торможение перед перекрёстком, гудок поезда вдали – любая такая мелочь настойчиво возвращает в кошмар, в котором нацисты велят ему спрыгнуть с грузовика; видение возвращается снова и снова. Иногда они убивают его прямо на месте: вытаскивают из кузова, пристреливают из револьвера и скидывают в кювет. Но в других случаях его сажают в машину и везут в тюрьму или на допрос. Тут картинки начинают расплываться, теряют связность, поскольку ему не хватает материала, чтобы склеить их воедино. Он что-то слышал о перемещении евреев, но не знает, как выглядят места, куда их перемещают, а фантазия не идёт дальше примитивных набросков: сараи, колючая проволока, солдаты и грязь.

Сколько они уже едут? Четверть часа? Час? Гершону надо помочиться, но придётся терпеть. Проходит ещё вечность, и грузовик тормозит. Они доехали до парома? Пульс стучит в ушах, дёргается в животе, сливается в слаженный ритм, бесперебойно производимый жизнью из поколения в поколение. Ровное биение, толчками передающееся от матери ребёнку, оно не прерывается веками и тысячелетиями с тех самых пор, когда забилось первое в мире сердце. Стучащее пульсирование жизни.

Гершон слышит, что мотор поёт свою песню всё тише и наконец замолкает совсем, машина останавливается. Кто-то что-то кричит, но это не шофёр, и язык не шведский… или всё же он? Или немецкий? Да, немецкий.

Снова хлопает дверца. Солома колет щёку, веки, а одна соломинка щекочет нос. Рядом с машиной идёт разговор. Сначала солдаты спрашивают шофёра, куда он едет. Потом требуют:

– Steuern die Last. Kontrollere lasten.

Гершон слышит, что кто-то роется в сене, инстинктивно зажмуривается и думает, что вот всё и кончено, сейчас они доберутся до него. Потом что-то говорят по-немецки, но слов он не разбирает. Неужели они нашли Якоба?

Он вслушивается, но – тихо. Солдаты замолкли. Только чавкает глина. А потом вдруг что-то со свистом втыкается в сено. Вилы? Ружейный штык? Слышится жжух, это из сена выдернули то, чем в него тыкали.

«Что за бред, везти сено через границу, зачем оно там нужно?» – думает Гершон, когда металл снова прорывает сено, чего ж он раньше не спросил? Это же какая-то невообразимо дурацкая придумка. С какого перепугу кто-то повезёт сено через границу? Неужто кто-то поверит, будто в Швеции нет травы, которую любой хуторянин может сам накосить?

Жжух. Голоса, на немецком. Слабое шевеление сена вокруг него.

Он сжимается, пытаясь стать невидимым. Почти не дышит, зажмурил глаза. Его могут зацепить в любую секунду. Сможет он не шелохнуться, если вилы проткнут бедро? Грудь? Щёку?

Жжух.

Жжух.

Жжух.

Жжух.

Что-то жёсткое проходит прямо над коленом, трава вокруг коленной чашечки жмётся к ней. Потом железо со звяканьем стукает о пол грузовика, рядом с его ухом. Третий удар приходится в руку, около локтя. Он не такой силы, чтобы прорвать кожу, но достаточно болезненный. Чувствует ли это солдат? Что его движение застопорилось, потому что железо упёрлось во что-то неподатливое? Проходит секунда, металл тяжело проворачивается пару раз, подцепляя кожу. Потом предмет выдёргивают из сена, и Гершон слышит, как кричат: всё чисто, пусть заезжают на паром.

Спиной Гершон чувствует, что мотор завёлся. Они едут. Ему хочется орать от радости, плакать от облегчения, но ни того, ни другого он не делает. Просто лежит с закрытыми глазами, ему очень надо по малой нужде, и саднит разорванная металлом кожа на руке.