Лекции по искусству. Книга 4

И последний ряд обязательный для Успения — это ангелы, которые доставляют апостолов к месту успения. Поглядите на полет этих ангелов, и как апостолы летят в таких облачках, похожих на платочек. А, может, ангелы их не доставляют, может, они их уносят? Есть такое двойное движение или «сверху-вниз», или «снизу-вверх». Мы понять не можем. А почему? А потому что действо на иконе происходит в некоем пространстве вечности. Не времени, а вечности. И они являются нам, как некое чудотворное впечатление. И еще, по центральной вертикали мы видим вознесение в сфере уже преображенной души Богородицы, и вот эту лестницу, которая идет в сферу небес — высшую сферу.

И если сейчас, после этого полного канона вы посмотрите на «Успение» Феофана Грека, то вы увидите, что ничего этого у него нет. Он решительнейшим образом отсекает всё, и центром этой иконы становится только Он — Сын Божий, в том же закрытом миндалевидном пространстве, с душой Богородицы на руках. Каким властным жестом он держит эту маленькую спеленованую куколку! Очень интересно смотреть на эту икону, потому что весь нижний ряд представляет одинокая горящая свеча. По центру — ложе Богородицы, а она написана совсем по-другому, не так, как всегда. Словно утюгом проглажена. Какая-то вдавленная. Душа из нее вышла и лежит просто одно одеяние. А апостолы. Посмотрите, как они напуганы. Они столпились вокруг ложа и выглядывают из-за него, такие большелобые. Как интересно рассматривать эти оттенки страха, покинутости, недоумения. Икона, а до какой степени Феофан Грек точно и тонко дает эти не только психологические характеристики. Как он подмечает эти оттенки страха и покинутости. Но они не видят Сына, а Он, ведь, занимает все пространство иконы. Вообще-то главный Он и является восприемником ее души. Вот если бы Он не был восприемником ее души, вот тогда-то, извините. А над ним, над мандалой очень интересный знак. Первое, что бросается в глаза — это цветное пятно, алый знак Серафима Сарафикуса. Феофан Грек очень любил этот знак. Он у него довольно часто повторяется. Если посмотреть росписи «Спаса на Ильине», то там он, вообще, замечательно написан. Даже в центре этого расправленного шестикрылья есть что-то вроде грозного лика.

Существует, как бы два типа молитвы и существует, как бы два высших знака — знак ангелический и знак сарафический. Рублев — это знак ангелический — знак гармонии, тишины, совершенной прозрачности. А Феофан — это знак сарафический — темперамента, действия, необычайной активности. Если можно сказать, что икона написана сарафически, то он ее пишет так, что она, конечно же, очень отличается. Будучи самым настоящим иконописцем, следуя точно апокрифическому канону, он решительно реформирует канон Успения и ставит знак Сарафикуса над головой Спасителя, делая его, как образ, активно действующего начала. Какие на нем одежды золотые, как Он властно показывает эту куколку Богородицы — ее душу. Вот она лежит вся приплюснутая, из нее вышла душа, а Он — Сын ее, принимает свою мать, и она становится Царицей Небесной. Удивительная вещь.

А что же это такое? Когда мы говорили об Андрее Рублеве, о внутреннем, глубинном смысле того, почему этот канон Троицы был им так преобразован. Он был очень важен. То же самое нужно сказать и об Успении. Дело в том, что Феофан Грек был очень привязан к исихазму. Он был очень оригинален и очень интересен. А исихазм в своей основе содержал в себе тему преображения, преобразования. Смысл исихазма и заключался не только в высокой чудотворной молитве, но и в духовном преобразовании через духовную практику. Преображение человека начинается с его внутреннего преображения. Не случайно именно Феофану Греку принадлежит та икона, что находится в Третьяковской галерее — совершенно гениальная икона «Преображения», когда из фаворского света Спаситель поднимается на гору Фавор. Шли бесконечные споры о том, что такое «свет фаворский». Католическая церковь придерживается того, что это свет, вошедший в Спасителя. А есть те, кто говорят: «Нет! Это — внутренний свет, это — свет преображающий и Он является этим светом внутреннего преображения».

Феофан живет в эпоху Куликовской битвы, Сергея Радонежского, Василия Первого — русского государя, который был последователем и Церкви, и своего отца. И нужна была сила духа, сила этой личности. Исихазм, конечно, связан с примером поведения. Тарковский замечательно показывает Россию того времени. Показывает ее разъезженность, дикарство воюющих князей, нашествие Едигея, раздирающего страну. А, ведь, когда оно было подожгли Благовещенский собор, в котором были росписи и Рублева, и Феофана. Их пришлось уже тогда реставрировать. То есть это процессы, которые происходят одновременно. С одной стороны, все под угрозой Тохтамышей, Едигеев и внешних врагов; с другой стороны, набухающая новыми силами Россия, мир, стремящийся к созданию единого, духовного пространственного поля.