Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Господство московских государей над церковью Ивану III не удалось уложить в элементарные формы вотчинного властвования. Оно возлагало на великого князя особые обязанности, шедшие дальше сферы материальных отношений. На этой почве московское самодержавие приобрело ореол православного царства. Чтобы понять, чем и насколько осложнялось положение московских государей по их отношению к церкви, как религиозной организации, надо иметь в виду основные черты византийского взаимоотношения духовной и светской властей. С тех пор как православная церковь стала государственной церковью Византийской империи, императорская власть заняла особое место в ее строе. Оба союза – государственный и церковный, внешне отождествлялись. Быть подданным империи значило быть православным. Императорский закон предписывает всем подданным признавать догматы православного учения, соблюдать обряд и каноны. Православное вероисповедание делается условием гражданской правоспособности. Такое государство – есть священное царство. И во главе его священное лицо; император – помазанник Божий[348]; таинство миропомазания, совершаемое при венчании на царство, – приобщало его к клиру. Император «внешний епископ», участник богослужения, причащается в алтаре, произносит иногда поучения; в нем «соединение царства и священства».

Священство сана налагает на него долг хранения православной веры, заботы о церкви, чистоте ее строя, соблюдении канонов. Он участник управления церковью, рядом с патриархом и выше его, как своего подданного; он – по-византийски – необходимый элемент этого церковного строя: «невозможно христианам, – поучал патриарх Антоний великого князя Василия Дмитриевича – иметь церковь, но не иметь царя», ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга. Кто признает церковно-каноническую власть византийского патриарха, не может, поэтому, не признавать императорской власти царя-помазанника. Столь тесное единение византийских церкви и государства налагало особую печать на автократора-самодержца. Его власть – священна и неограниченна – в строе политическом, но не абсолютна, т. е. не «развязана», не «отрешена» от известных обязательных для нее внутренних норм – определяющих руководящие принципы ее действий, ее задач и способов их осуществления. Ряд этих задач власть императора получила извне – из учения и канонов церкви, которые обязана охранять и защищать; лично император обязан сам держать православные догматы и таинства; его власть священна и огромна, пока он в церкви, но падает, как только он выступит из нее; духовенство обязано отлучить императора еретика, а с отлучением падает основа его власти, разрешается [т. е. отменяется – ред.] присяга подданных. Так церковь, приняв в себя императора и подчиняясь ему, подчиняла верховную власть ряду своих требований и уставов. Их автентическое толкование – дело иерархии и соборов, при участии императора, но для него обязательное. Отсюда, помимо крайних случаев ереси и отлучения, другие формы воздействия духовенства на светскую власть, имевшие целью внушить императору согласие в действиях с церковным преданием и религиозно-этическими требованиями церкви; эти средства воздействия – право печалования, наставления и поучения власти во всех делах ее правления, особенно таких, которые так или иначе соприкасались с церковными интересами и идеями учительного сословия. Выступая в роли советников власти, участниками ее совещательных собраний, «освященный собор» исполнял свою не только политическую, но и церковную функцию.

Так, навстречу той зависимости духовенства и церковных учреждений от светской государственной власти, которая вытекала из их мирских отношений, землевладения и порядка назначения, шла традиция церковная, призывавшая светскую власть, с одной стороны, к властному вмешательству во внутренние дела церкви, ради охраны интересов православия, дисциплины и канонов, а с другой – к осуществлению и соблюдению ряда требований церкви. Это сложное взаимодействие православного государства и церкви перешло – mutatis mutandis[349] – и на Русь, с греческим духовенством, греческими церковными законами, порядками и воззрениями.