Из этой грамоты, как и из строя времен Калиты, ясно выступают: 1) различие великого княжения и московской вотчины; 2) связь города Москвы и московского двора с великокняжеским столом, все крепнущая с выделением ее особого положения среди владений, идущих в раздел по уделам. Но еще не пришло время, когда «старейшинство» московское создаст взгляд на Москву и на все, что ко двору князей московских потягло, как на безусловное «вотчинное», в нашем смысле слова, владение. Я поминал уже, какая судьба постигла Семенов «ряд». Крайне прискорбно, что мы ее лучше и подробнее не знаем. В ней есть нечто весьма существенное: расширение понятия о том, что связано со «старейшинством» брата (кто и потом будет старейший), т. е. с понятием «старейшего пути» – как материальной основы старейшинства, политического, – на весь «участок» или «удел» старшего брата, который тем самым приобретает особое значение, не столько личного, сколько «стольного», если можно так выразиться, владения. Оно и понятно. Калита дал старшему такие пункты, как Коломну, опорный пункт в рязанских делах, сохранявший долго крупное стратегическое значение в обороне южной московской границы, и Можайск, такой же боевой пункт в отношениях смоленских и литовских. Но мы только из духовной Ивана Ивановича знаем, что Семенова вдова, княгиня Марья, не получила мужнина удела полностью. За ней осталась лишь часть волостей коломенских и ряд сел в пожизненное владение. Значение этой отмены и вопроса, с нею связанного, выясняется сопоставлением с тем пунктом духовной Дмитрия Донского, где определено, что по безнаследной смерти старшего брата его удел целиком переходит к его преемнику в старейшинстве, не разделяя общей судьбы выморочных уделов, шедших в раздел остальным братьям.
Известно, как упростила междукняжеские отношения московская «черная смерть» 1353 г. Остались из семьи князей московских только Иван Иванович, ставший князем великим (ум. 1359 г.), его племянник Владимир Андреевич, да две княгини – Ульяна, вдова Калиты, да Марья – вдова Семена, которые доживали на своих «прожитках»; а наследниками Ивана были его два сына-малолетка, Дмитрий (9 лет) и Иван, да племянник Владимир (6 лет) и жена Ивана, [княгиня] Александра. Иван Иванович мог со значительной свободой определять судьбы своих владений[160]
. За Владимиром Андреевичем он оставил «уезд отца его», а на Москве «в наместничтве треть, и в тамзе, в мытех и в пошлинах городьских треть»; так [же] и другие доходные статьи (бортников купленных, мед оброчный, «кони ставити», конюший путь) определил разделить на трое – ему и сыновьям своим; назначил ему и четверть волостей и доходов княгини Ульяны по ее смерти, когда только волость Сурожик и село Лучинское перейдут к ее дочери Федосье, остальное же пойдет в раздел на четыре части – трем князьям и княгине Александре. При Владимире Андреевиче определяется особность вотчинного его княжения Серпуховского. В 1374 г. он заложил град Серпухов «дубов» в своей отчине, а людям и купцам предоставил большие льготы, назначив своего окольничего Якова Юрьевича Новосильца наместником, т. е. создал в своем уезде новый стольный город.Москву Иван приказал обоим сыновьям, сохраняя треть доходов для Владимира; но ниже говорится об их «дву жеребьях», из коих треть тамги назначена княгине Александре. Стало быть, нет уже речи о «полтамги» на старейший путь. «Численых» людей блюдут «вси три князя… сопча с одиного». Затем определяются уделы Дмитрия (Можайско-Коломенский) и Ивана (Звенигородско-Рузский), оба несколько увеличенные новыми волостями и селами (часть их выделена «до живота» княгине Александре). Общий строй тот же, что в духовной Калиты и договоре Семена с братьями, но наметилось отчетливое выделение Серпуховского удела как вотчины особой линии княжого дома. Это обособление двух отчин внутри московских владений закреплено при Дмитрии Донском договорами между ним и Владимиром Андреевичем. В первом, который заключен до смерти брата, Ивана Ивановича (ум. 1364 г.), Дмитрий говорит: «а что мя благословил отець мой князь великий Иван уделом дяди моего князя великого Семеновым, того ти (Владимиру) не искати: тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина». А после смерти брата Дмитрий унаследовал его наследие и в следующем договоре с Владимиром перечисляет «два жеребья» в Москве, в «станех» и пошлинах, как и весь Звенигородский удел («Звенигород с волостми») в составе своей отчины, до которой Владимиру дела нет. Но все это уладилось не без уступок со стороны Дмитрия; при посредничестве митрополита Алексея Владимир получил от него Боровск и Лужу[161]
.