Так вот, темой предательства, типичной, психологически естественной, пронизаны эти главные произведения Трифонова. «Дом на набережной», по сути дела, роман о предательстве, и «Старик» – второй главный роман Трифонова – тоже роман о предательстве. Старый большевик [Павел Летунов], участник Гражданской войны, озабочен вопросом: как реабилитироваться у кумира своей юности, комкора Мигулина, который был расстрелян во время Гражданской войны чекистами за якобы совершенную измену. Старик, ему в это время за семьдесят, хочет восстановить справедливость, хочет доказать, что Мигулин был настоящим большевиком, настоящим бесстрашным бойцом. Но шаг за шагом выясняется, что это вовсе не поиски справедливости, а в принципе бессознательная попытка найти и раскрыть собственное предательство: герой, старик, практически предал комкора Мигулина. В своих розысках и исследованиях он борется со своей больной совестью: после ареста Мигулина он на него донес, и донес вовсе не на классовых, так сказать, убеждениях, не на классовом сознании, а просто-напросто на страхе и на ревности.
Я уже говорил о том, как мастерски Трифонов реконструирует прошлое, как у него возникает атмосфера тех лет, запах тех лет. На меня колоссальное в свое время произвело впечатление описание трамвайного поворота, мощеных улиц, где трамвай со скрежетом поворачивает, сирень так тяжела, что она наваливается на забор и скребет по окнам трамвая, это так типично именно для Москвы конца сороковых – начала пятидесятых годов. Это время молодости трифоновской, бунта, запах этого времени – поразительное ощущение точности возникает. И потрясающие портреты, портреты типичнейших людей своего времени. Вот этот Шулепа [из «Дома на набережной»]. Когда я впервые прочел о нем, я поразился, как точно Трифонов угадал тех, с кем и мне приходилось сидеть почти на одной парте. Когда я мальчиком приехал в Магадан и поступил в девятый класс средней школы, у нас [тоже были] Шулепы, класс разделялся на Шулеп и на детей бывших заключенных и настоящих заключенных. Шулепы сидели бок о бок с нами, и мы с ними дружили, они, как ни странно, неплохие были ребята. Никогда нас не предавали, даже когда мою маму второй раз арестовали там в сорок девятом году, они выражали мне постоянно свое сочувствие, мы вместе занимались спортом. Ни минуты не сомневаюсь, [что] мог бы дать кому-то из них по шее, а он мне, то есть это были более-менее человеческие, более-менее гуманистические отношения, несмотря на то что их родители на самом деле были нашими палачами. [Про] отчима Шулепы не говорится, кто он, но так мастерски передана его власть, его зловещая сила, что ты просто чувствуешь, что это одна из самых главных сволочей. Вот так же Трифонов в романе «Старик» нащупал другой, удивительный, совершенно непохожий образ современника, их отделяет друг от друга лет двадцать или даже тридцать, и это опять точное попадание, и опять читатель раскрывал рот и вздыхал: вот это да, какой точный образ!.. Вот в романе «Старик» Кандауров – или, как его еще называют, «до упора». Кто читал «Старика»? Вы читали? Не помните этого? Блестящий образ, человек, который всё делает до упора, до последней точки, неужели не помните?