Лекции по русской литературе

В советских докладах обычно всё хвалят, хвалят, потом идет какой-то пункт – и написано: «Однако существуют и некоторые недостатки». (Смех.) Я хочу сразу начать с главной беды эмигрантской русской литературы. Мне кажется, что основная беда нашей литературной жизни – это мегаломания. То есть мания величия. Особенно этим отличается, конечно, третья волна. Все уехали – все гении. Это довольно естественное чувство при такой задавленности, которая существует в Советском Союзе. Ты не можешь выразиться до конца, поэтому чаще всего, так сказать, камни бросаешь в систему: система виновата, что я не могу выразить себя, я гениальный, и так далее, и тому подобное. И, попадая в свободные условия Запада, очень много таких гениев старается… Для чего все, оказывается, приехали? Приехали изумлять. Восхищать. Просвещать Запад. Вести за собой заблудившихся здесь. Шокировать. Свободными манерами. Невероятным, скажем, матом. Описаниями эротических сцен. Сам грешен – и в том, и в другом. Приехали получать деньги и тратить их. Ну не все, конечно, это я утрирую. И изумлять, изумлять, изумлять, изумлять, изумлять, изумлять. И если не удается изумлять человечество, то тогда стараются изумлять в своем кругу, в тесном кругу своих собратьев.

Я уже говорил о сослагательном наклонении. Мы с Майей очень внимательно следим за прессой русской в Америке и в Европе. И очень часто сталкиваешься со статьями, где это сослагательное наклонение утрачено абсолютно! Вы никогда не найдете оборота: «мне хотелось бы подчеркнуть», «я бы сказал», «я бы предположил», «я бы высказал мнение, что…», «мне кажется» и так далее. Вы этого никогда в речах таких людей не найдете. Это вещатели, они в основном вещают. И тон, интонация этих статей такова, что и возражать почти невозможно.

У многих утрачено уважение к творчеству товарищей. Я не осуждаю, это в какой-то степени естественно после того бесконечного непризнания, которое люди получали на своей родине, и в той ситуации колоссальной замкнутости, в которой оказывается русский писатель в эмиграции.

Вот в мае прошлого года мы проводили конференцию в Лос-Анджелесе, Университет Южной Калифорнии был спонсором этой конференции. Туда приехало пятнадцать писателей – часть из Европы, со всех Соединенных Штатов, писатели очень интересные. И потом я читал статью одного из них, молодого писателя, где он не то что неуважительно, а просто совершенно уничижительно говорил фактически обо всех своих товарищах, за исключением тех, кого считал своей группой. Обороты были такие примерно: «Если это литература, то я занимаюсь чем-то другим». Причем назывались довольно уважаемые имена. Тебе может не нравиться, но все-таки спокойнее следует отнестись и понять, что человек трудится и человек талантлив. А потом я этого молодого писателя, которого я очень ценю, он один из самых талантливых людей в зарубежье в русском, встретил в Нью-Йорке и говорю: «Ты знаешь, я прочел твою статью, и просто мы хохотали». Ему страшно неловко стало, страшно стыдно. И он сказал: «Я это написал только для того, чтобы скандализовать общественность». Именно на скандале хочется получить имя. Вот он говорит про своего же друга Эдика Лимонова: «Эдик всех скандализовал, и теперь о нем все говорят. А мне почему нельзя? Я столько работаю, я пишу – обо мне никто ничего не говорит. Я пишу абсолютно как в бочку, и всё пропадает, всё утекает». И его можно понять: он пытается что-то нащупать – всё у него уходит из-под ног. Русская речь все более суживается вокруг, [он] живет уже пять лет в англоязычной среде, и всё, всё уходит, приходит отчаяние.