Лелейская гора

- И мне тоже очень многое действует на нервы.

- Поляки, например, совсем другое дело. У них там шляхтичи, конечно, но даже шляхтичи дрались. И норвежцы тоже дрались.

- Подожди, до поляков мы еще дойдем, давай сначала с первым вопросом разберемся.

- Ты рассердишься, если я выложу все начистоту.

- Не рассержусь, выкладывай!

- Так вот что я тебе скажу - трусы твои евреи, нытики и трусы! Сами, как чуть что, в кусты, а над другими смеются, и все на себя разноцветные лоскутики нацепляют - зеленые, желтые, голубые, розовые, стращая всей этой пестротой женщин и простаков. Как будто они не знали, что ждет их впереди, как будто бы у них не было времени заранее предпринять необходимые меры. И что же, как они к этому подготовились? Решительно никак, их не хватило даже на то, чтобы бежать, они предпочитали до самого судного дня раскладывать свои лоскутки да квохтать над добром подобно наседкам. А потом спустить все до нитки палачам, предоставив новым хозяевам курятника безнаказанно душить своих детей. Детей-то уж больно мне жаль, в чем дети-то виноваты? Да и женщины не растерялись бы, если бы только им волю дали: они бы на худой конец царапались, кусались и выдирали глаза. Но жалеть пузатых мещан - это уж ты меня извини, не могу, нечего было без драки кверху лапки задирать.

Саки вздохнул и спросил:

- А разве ваши не задрали лапки кверху?

- С нашими совсем другое дело.

- Тебе кажется, перейти на их сторону - это совсем другое дело?

- Прежде чем перейти, наши много крови пролили.

- Смотря кто и смотря чьей. Классы - это отнюдь не выдумка.

- Наши ни за что бы не сдались, если бы их урожай не подвел.

- Всегда можно найти подходящую отговорку.

Мне надоело слушать этот спор, и я пошел к ним. Но по пути мою шапку подцепила ветка и сорвала ее с головы. Я оглянулся - это была не ветка, а рука. Женщина, похоже Неда, незаметно подкралась ко мне и, двусмысленно улыбаясь, бросилась бежать, Я догнал ее, обхватил, но она кинула шапку другой женщине, Микле, а может быть, ее сестре. Не успел я съехать к Микле, как она швырнула шапку обратно и расставила свои длинные руки, не пропуская меня. Мне хотелось крикнуть им, но я сдерживался и не кричал, потому что женщины за все это время не проронили ни звука. Наверное, это особая игра в молчанки и мой крик означал бы нарушение правил, а вместе с тем и проигрыш. Конечно, я все равно проиграю, потому что не знаю условий игры, да и как их можно знать, когда женщины на ходу устанавливают правила, какие взбредут им в голову. Стоит мне остановиться, перевести дух, как они начинают комкать мою шапку, запихивая ее в потаенные места под платья. Я гоняюсь за ними, размахиваю руками, но неизменно, к великой радости насмешниц, попадаю в пустоту, замирая от жаркого мальчишеского стыда и страха, который внушает мне эта опасная возня. С поляны мы перекочевали в дебри перевитых корней и веток. Вокруг стали собираться люди. Двусмысленно ухмыляясь, они наблюдают за моими муками. Может быть, это Неда подстроила надо мной такую шутку, научив Миклю неслышно подкрасться ко мне со спины. Но и проснувшись, я все еще остаюсь во власти своих подозрений, тщетно пытаясь растолковать значение этого странного сна. Собственно, эти сомнения вселил в меня коварный Коста Америка, для того чтобы выиграть время и двинуть меня по зубам. Теперь Коста мертв и разлагается под могильным дерном, и было бы непростительной глупостью поддаваться разъедающей язве его вранья. Призывая на помощь доводы рассудка, я без труда подавляю их в себе, но где-то в мрачных глубинах души, куда не доходит свет мысли, все еще шевелится трава и что-то копошится в ней, и там вздуваются, плодясь на глазах, пузыри, начиненные ядовитыми газами. Временами я начинаю ненавидеть Неду - не за ее вину передо мной, которая так навсегда и останется для меня неразгаданной тайной: я ненавижу ее за то, что где-то очень далеко, в прошлом, а может быть, в будущем, которое я бессилен защитить и за которое бессилен отомстить, я стал из-за нее беззащитным и ранимым.