Лелейская гора

До чего же он, однако, обнаглел! Закинув топор на плечо, торчит этакой важной жердью где-то надо мной. Смотреть на него ужасно неудобно; резкий блеск стали слепит глаза, да и жутковато как-то: а ну как он саданет разок, тут уж мне сам черт не поможет. Не саданет, успокаиваю я себя, уверен, что не саданет. Он также не испытывает особой неприязни ко мне, как и склонности к убийству, но, несмотря на. это, я бы предпочел очутиться сейчас где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Например, внизу, в Балабан-долине, возле журчащего Монастырского канала, под сенью яблонь, и набрать полный ранец яблок. Вот только жаль, что у меня в глазах рябит, - секунду назад я видел развесистую яблоню, а сейчас передо мной взъерошенный Вукола Плотник с топором на плече. Не следует обольщаться, говорю я мысленно себе, у него более выгодная позиция, чем у меня, а раз оказавшись в более выгодном положении, человек стремится во что бы то ни стало удержать и упрочить его. Глупо было бы просить его уравняться со мною в правах, да и вообще не подобает мне о чем-нибудь его просить. Лучше всего укусить его за ногу. Правда, от этого позиция моя не изменится, но я таким нехитрым способом выбью из него эту спесь, с которой он взирает на меня со своей верхотуры.

- Я бы мог забрать твою винтовку, - проговорил он, как бы сожалея о собственной слабости.

- Я тоже мог бы многое сделать, да не сделал.

- Ты бы этого даже не заметил.

- Возможно, что и так. А для чего тебе, собственно, винтовка? Что тебе с ней делать?

- : Как что? Я бы ее продал. Снес бы вниз - -турки дают за винтовку меру зерна.

- Да к тому же и наградные получил бы, денежки завидные.

- Тьфу мне на эту награду, проклятые это деньги. А вот зерно по нынешнему году - совсем другое дело для семейного человека, у которого дети хлеба просят. Зерно - святое дело, под зерно все спишется.

- Верно, это ты правильно говоришь. Так что же ты ее тогда не взял?

Вукола облизнул губы, потрескавшиеся от терзавших его сомнений и раскаяния.

- Потому что дурак! Как был дураком, так дураком и умру. Поздно мне уму-разуму учиться и шкуру менять. Чему с молодости не научишься, тому уж никогда не научишься. Другие все гребут, что под руку попадет, да и не только то, что само под руку попадет, но и то, что можно отобрать и присвоить. Зато уж их и по достатку сразу видать. Небось никто из богачей, что разъезжают верхом на конях да заседают, вырядившись с джемаданы с золотым шитьем, делами ворочают да языком молотят, не нажил себе состояние доблестью или горбом, а только подлым грабежом исподтишка. Кто серба обобрал, кто гайдука на зимовке, а кто и родного брата. Трудом праведным не наживешь палат каменных - это давно всем известно. Проклята эта земля, ненавидит она человека, только и смотрит, как бы его в бараний рог согнуть. Сколько ты ни бейся наверху - все унесет вода, обвалы, ветры и прочая чертовщина; да и внизу не больше счастья: найдут чужеземцы, разорят, спалят и начнут хозяйничать, пока их не свалят, и оставят в память о себе кровь и пожары. Нет, чтобы жить на этой земле, нужен крепкий орешек, а не душа. Душа мешает.

И мне она мешает, это я давно заметил. Рухлядь какая-то эта душа. Вроде левой руки или левого бока, средоточие сердца и прочих слабостей. И, только сжав пистолет правой рукой, человек и может чувствовать себя уверенно. И, презрев церемонии, я выхватил пистолет. При виде оружия Вукола часто заморгал глазами, скорбя о потерянном преимуществе. Ничего, ему как раз пора с ним расстаться. И это мое общественное положение человека, растянувшегося на сырой земле среди червей и сороконожек, вшивого и малость ошалевшего со сна, не дает ему никакого права возноситься надо мной со своим топорам, угрожать и щадить из сострадания. Я не желаю терпеть над собой чьего бы то ни было превосходства, не позволяет мне сносить чужое превосходство родовая безрассудная гордость потомка боковой ветви Неманичей³⁰, в обычае которых было грабить и мстить, но не просить и одалживаться. И хотя я по-прежнему лежу, распростершись у его ног в опаленном на костре тряпье, покрытый кровавой коростой, пусть он кончает бахвалиться своей душевностью и милосердием и еще невесть чем, если не желает, чтобы я осадил ему в горло пять пуль подряд!… Я прохрипел сквозь зубы:

- Итак, должен ли я сейчас же отблагодарить тебя за то, что ты даровал мне жизнь?

- Да я ничего такого и не говорил никогда, да я ни о чем таком и не думал …

- И не надо! А благодарности ты от меня не жди.

- Разве я просил у тебя благодарности?

- Если ты жалеешь, что пропустил удобный случай…

- Постой, ты не понял …

- Если ты жалеешь, что пропустил удобный случай, так постарайся воспользоваться другим. Я очень часто сплю днем.

- Ну и дурак. Не долго тебе этак спать… придется…

- Проваливай, иди жалей кого-нибудь другого!

- А я тебя и не жалею, только обидно мне, что в мире все перевернулось шиворот-навыворот и не видать, чтобы когда-нибудь встало на свои места.