Лелейская гора

Соли у нас нет, нет ни итальянских паек хлеба, ни денег - одни только горы да неприступные бастионы нищеты, которые их ничем не привлекают. И, только доказав на практике, что негодяям подчас приходится не лучше, чем порядочным людям, мы могли бы поразить воображение народных масс и завоевать их симпатии … Я так устал от этих бесконечных и бесполезных раздумий, что решил поспать и закрыл глаза. Вдруг знакомый с детства зловещий шорох заставил меня содрогнуться от ужаса, и я проснулся. Осмотрелся кругом, так и есть: красивая змея, гордо подняв маленькую голову с раскосыми глазами, тащила за собой монисто из серебра и жемчуга. Она меня прекрасно видела, но не удостоила вниманием! И поползла мимо, будто я портянка какая-то или пустое место. Не оборачиваясь в мою сторону, не останавливаясь и не прибавляя ходу, всем своим видом показывая свое презрение ко мне и воображая, будто ее наводящая ужас красота открывает перед ней все двери. И перед моими глазами воскрес один давно забытый эпизод - зимний рассвет, новый год. Теразии усыпаны конфетти, по улице идет красотка в серебряных туфельках, позвякивая браслетами и ожерельями, и смотрит на меня в упор, презрительно смотрит в упор, требуя взглядом, чтобы я уступил ей дорогу на том только основании, что она любовница министра попа Корошеца!… Но будь эта красавица полюбовницей самого дьявола или его главного сподручного, я умру со стыда, если уступлю ей дорогу. Я огрел ее прутом и рассек на спине кожу, она выгнулась и зашипела. Я осыпал ее градом новых ударов, мстя ей за свой недавний испуг. Сначала она пыталась достать меня и укусить, но, скребнув зубами по металлической подошве приклада, она сдалась и стала прятать голову под кольцами изодранного в клочья тела. Однако часы ее были сочтены - нет, не такой я дурак, чтобы выпустить ее живой, а потом поплатиться за это. Я пригвоздил ее голову к земле и проткнул глаза, слушая, как трещат ее мелкие кости и лопаются сосуды с ядом. Змея судорожно извивалась, обезглавленная, но все еще сильная, пытаясь найти какую-нибудь щель и проскользнуть в нее. И мне было мучительно и сладко смотреть на ее страдания - нет, не такой уж я неженка и слюнтяй и тоже могу при желании заставить себя истязать, убивать и лицезреть предсмертные муки. Сплющенная голова змеи - лоскут пустой кожи - упорно лезла под брюхо, туловище свивалось и развивалось, каждый член ее бился, охваченный агонией …

ОДИН НА ОДИН С ДЬЯВОЛОМ

Дьявол черный, брат мой!

Радосав Люмович

ПЕРЕКЛИЧКА

Взъерошенные старикашки, а может быть, старые вороны, смутно различимые в темноте, чесались и чистили перья. Они кряхтели или калякали, коротая время. Они то и дело сбивались, теряя нить рассказа, и принимались плести все сначала, нисколько не утомляя этим своих собеседников, поскольку никто и не думал слушать друг друга. Одни плакались на ревматизм, другие - на годы. Старикашки окружили больного - не для того, конечно, чтобы облегчить его страдания (облегчить их невозможно, да и не нужно), а просто для того, чтобы несчастный не чувствовал себя одиноким в свои предсмертные часы. Они напоминали ему секундантов, явившихся присутствовать на поединке, который должен состояться между безоружным кандидатом в покойники, с одной стороны, и зубастой сукой смертью - с другой. Эта схватка сама по себе не представляет особого интереса, однако секунданты ни за что не хотят допустить, чтобы несчастный умирающий при этом роковом свидании был один, хотя и разрешили ему пребывать в одиночестве всю его предыдущую жизнь. Умирающий находится где-то рядом, но держится скромно, не жалуется и только изредка скрипит зубами, досадуя, что смерть так медлит. Этот подозрительный вселяет в меня невероятную и нелепую мысль о том, что невидимый кандидат в покойники есть не кто иной, как я. Впрочем, теперь я уже ничему не удивляюсь, настолько все перепуталось в моем воспаленном мозгу, измученном жарой и болью трехсот других умирающих, которые вместе со мной испускали дух в лазаретах, болотах и загаженном кустарнике у окопов.